Высадились Тереховы в аэропорту имени Никоса Казандзакиса. Любознательный Ваня погуглил: Казадзакис был крупнейшим греческим писателем двадцатого века. Что такого выдающегося он сочинил, выяснить Ваня не успел. Лиска вырвала телефон, крича:
– Опять на голых баб пялишься?
– Мам! – призвал Ваня к справедливости. – Пап, скажите ей!
Но мам-пап не услышали, завороженные пейзажем. За окнами комфортабельного автобуса плавали в мареве холмы, а справа раскинулось долгожданное море, бескрайнее, цвета бутылочной зелени, темнеющее к горизонту.
Окутанная кондиционерной прохладой, буйная пятнадцатилетняя Лиска успокоилась и вернула телефон. Она пыталась читать надписи на вывесках и билбордах: вроде буквы знакомые, но как произнести вслух? Младшие Тереховы хихикали, а старшие охали и ахали, восторгаясь красотами.
Через полчаса автобус въехал в городок с колоритными двух- и трехэтажными домами, уютными тавернами и пестрыми туристическими лавками. У супермаркета «Spar» свернул в узкие улочки, норовя зацепить зеркалами углы квадратных зданий, подолгу пропуская мотороллеры, автомобили и квадроциклы. Гид объявлял название отелей, пассажиры высаживались. Вскоре в салоне остались только Тереховы.
– «Таврос»! – сказал гид. Родители приуныли.
Отель в четыре этажа выглядел не то чтоб ветхо, но изрядно потасканно. И соседствовал он не с пляжем, не с променадом, а с пустырем, поросшим осокой, и с развалинами какого-то отнюдь не античного строения.
Ване стало жаль родителей, копивших весь год на отдых, и он изобразил энтузиазм:
– Как в кино!
Что за кино такое малобюджетное, он не уточнил.
Фойе «Тавроса» было самым обычным. Сверкающий керамогранит, хрустальная люстра, пальма в кадке. Колесики чемоданов прокатились по полу с лошадиным звуком. Папа заполнил бумаги, портье нацепил гостям пластиковые браслеты, выдал ключ, носильщик подхватил чемоданы. И – Welcome to Crete!
Лифт оказался музейными экспонатом со складчатыми, закрывающимися вручную дверцами и медными кнопками. Настолько тесным, что на четвертый этаж Тереховы транспортировались двумя партиями. И попали в царство сумрака. Тени облюбовали коридор и лестничные пролеты, елозили по грубой фактуре стен. Но из отворенного номера хлынул свет и радостный гомон. Гомонили за окнами, которые выходили на бассейн ярко-голубого цвета. Между зданиями в десяти минутах ходьбы зеленел кусочек Критского моря.
