Ветер пронизывал до костей, и Анри Робертс, направившийся в восточную часть города, прибавил шагу и поднял воротник пальто. Интересно, как отнесется к новости Джин. Два дня назад он принял наконец решение и подписал бумаги, не испытывая никаких сомнений, но когда пришел домой и взглянул жене в лицо, слова застряли в горле. Сегодня уже вторник, и сказать придется, больше тянуть нельзя – в субботу он уезжает в Сан-Диего.
А вот и небольшой дом из железистого песчаника. Под грохот поезда надземной железной дороги, проложенной по Третьей авеню, Анри поднялся по ступеням переднего крыльца. Они жили здесь меньше года, но к шуму проходивших поездов уже привыкли. Поначалу грохот действовал им на нервы, когда, тесно обнявшись, они сидели в гостиной. Их немудреная утварь подскакивала и гремела, когда по эстакаде проносился поезд, спать было невозможно, но прошло немного времени и они перестали обращать на это внимание. Анри даже полюбил их крохотное гнездышко, которое Джин содержала в идеальном порядке. Иногда она вставала в пять часов, чтобы успеть навести чистоту перед уходом на работу и испечь ему домашние пирожки с черникой. Она оказалась чудесной хозяйкой, даже лучше, чем можно было ожидать.
С этой мыслью он вставил ключ в замочную скважину. На площадке гулял ветер, два светильника вышли из строя, но, как только он переступил порог своего жилища, на него пахнуло домашним теплом и уютом. Глаз радовали накрахмаленные белые занавески, сшитые Джин из кисеи, симпатичный голубой коврик на полу, обтянутая заново мягкая мебель. Мебель они купили подержанную, но благодаря неусыпным стараниям Джин она блестела как новая.
Анри огляделся, и впервые после того как записался добровольцем, у него больно сжалось сердце, на глазах выступили непрошеные слезы: вернется ли он? Он тут же пристыдил себя: если не он, то кто? Если все будут так себя жалеть, то в один прекрасный день япошки прилетят сюда и начнут сбрасывать бомбы на Нью-Йорк, на их дом… на Джин.
Анри сел в кресло, обтянутое изумрудной тканью, и мысли его вернулись к тому, от чего хотелось бы уйти: о Сан-Диего, о Японии, о приближающемся Рождестве…
Он не мог бы сказать, сколько времени так просидел, пока его не вырвал из размышлений звук поворачивающегося ключа. Вот дверь распахнулась, и на пороге, с пакетами в обеих руках, он увидел Джин. В темноте она его не заметила, поэтому, включив в прихожей свет, вздрогнула от неожиданности. Муж сидел в кресле и с улыбкой смотрел на нее своими зелеными глазами, светлая прядь упала на лоб. Он был так же хорош, как и шесть лет назад, когда они познакомились: ему было семнадцать, ей – пятнадцать. Теперь ему двадцать три.
