Темное небо безрадостно нависало над Рождественкой, словно угрожая скорым проливным дождем. Тучи, разбухая от наполнявшей их влаги, принимали причудливые формы, страшные и давящие, словно безысходность. То выражение виноватой безысходности, которое было написано на лицах людей, торопившихся под спасительные крыши домов. Будто стыдясь собственной поспешности, одна из женщин все оглядывалась и оглядывалась назад, на кладбище, где, не замечая надвигающейся непогоды, у свежей могилы, стояли два человека. Он одной рукой обнимал ее за плечи, другой опирался на палку: Мирон Челышев потерял на войне ногу. Его жена, красавица Анфиса, застывшим взглядом смотрела на небольшой земляной холмик с лежащей на нем фотографией маленького мальчика. Ее Сашенька улыбался ей с этого снимка, и она никак не могла найти в себе силы, чтобы оторвать взгляд от любимого лица.
– Анфисушка, пойдем, милая, скоро дождик польет, – Мирон потянул жену за плечи. Анфиса отрицательно покачала головой.
– Я не верю, что его нет. Понимаешь, Мирон, я этого не чувствую. Тело же не нашли, хоть и обшарили все дно.
– Его могло отнести течением. Ты знаешь Юзу, скольких людей она сгубила. Пойдем. Дома нас ждут.
– Кто? Сестрица моя ненаглядная? Глаза бы мои ее не видели, злыдню! Накаркала – таки беду! С самого рождения Сашеньки твердила: не убережешь, не получится! Притянула лихо, теперь радуется!
– Да брось ты, Анфиса, Вера здесь ни причем! Она любила Сашеньку.
– Конечно, любила! Только совсем спятила от этой любви. Боюсь я ее, Мирон, она же все время твердит о проклятии нашего рода! Только и слышу про то, как все мальчики умирают, а, значит и Сашенька…
– Брось, Анфиса. Ты и сама понимать должна, что то, что она о твоей матери и бабке рассказывала, ерунда. Это всего лишь совпадения.
– Про бабку точно не знаю, но мои братья – близнецы не дожили и до трех лет. Умерли почти в одночасье. Так что у мамы только я и Вера.
– А у матери твоей братья или сестры были?
– Вера говорит, что два брата. Я маму совсем не помню, только то, что Вера рассказывала. Ей-то уже было шестнадцать, мне всего два года, когда мама заболела. Вон там, подальше, действительно две могилы рядом. Иван и Михаил. Может быть, это и есть мамины братья.
– Вот! Ты и сама понимаешь, что эта история с родовым проклятьем, бред.
