Афиноген Матвеевич Крошкин сидел на кухне собственной квартиры. Освободив часть стола от пустых бутылок одним широким жестом руки, он поставил початую бутылку водки и разложил незатейливую закуску, состоящую из черствого хлеба, заветренной колбасы и пары обгрызанных огурцов. Докурив папиросу из пачки «Беломорканала» он с тоской смотрел на сизый дым расползающийся по кухне. Плотная дымовая завеса окружила стол и медленно расходилась вокруг. Он налил себе из бутылки и понюхав стакан, с криком: «Да пошло оно все на х…р!» одним глотком выпил спиртное. Скривившись и уткнувшись носом в хлеб он глубоко и шумно вдохнул. Синеватый папиросный дым медленно оседал от потолка к грязному затоптанному полу. Афиноген снова налил. «Да пошли вы все на х…р!» он снова одним глотком опустошил стакан. Приятные ощущения мнимой алкогольной свободы, наконец-то пришли. Он улыбнулся, и потянулся за папиросой. Закурив он сквозь дым смотрел на свое отражение в заляпанном стекле старого посудного шкафа. Он не жаловался никому на жизнь, однако не потому, что не любил жаловаться, просто ему было некому, разве, что своему отражению. Он откусил кусок колбасы и стал медленно жевать, потянувшись за огурцом, неожиданно обратил внимание на оборванный без начала и конца отрывок газетной статьи на изрезанной газете, служившей скатертью. Там рассказывалось каких успехов добилась могучая родина за последние годы, не понимая, о чем конкретно идет речь в статье Афиноген саркастически хмыкнул. «Что они олухи царя небесного понимают в успехах!» Отражение ехидно улыбнулось ему. Он давно так уже разговаривал с своим отражением, обсуждая газетные вырезки, абсолютно не отдавая себе отчета, что газете уже лет пять. Ему это было не важно. «Куда работяге податься? Где специалисту работать?» Уныло спрашивал он у отражения. «Куда катимся? Куда? Где эти самые счастливые люди?» Отражение предательски молчало. По правде сказать, жизнь самого Афиногена не изобиловала счастьем, тесная коммуналка с радиоточкой в детстве и юности, потом школа, которую он к всеобщему удивлению закончил без троек, затем армия, полтора года службы в Афганистане, причем не где-то там в гарнизонах, а все время на отдаленной горной заставе, с ветрами и постоянными стычками с боевиками. С той войны несмотря на то, что не был не убит и даже не разу ранен он так и не вернулся. Приехать приехал конечно, а вот вернуться не смог. Вот тогда-то и не глядя на его относительное военное везение и начались его самые большие потери. Сначала он потерял жену, которая не стала терпеть его постоянных стрессовых запоев и забрав ребенка ушла от него, потом он по этой же причине лишился и работы. Теперь он работал там, где примут и недолго. Друзья сослуживцы, принимая принципы боевого братства довольно долго возились с его трудоустройством, но постепенно он падал, падал и падал, пока наконец и не опустился на самое, что ни на есть «дно» человеческой жизни. Его старая «хрущевская» двушка, это и есть весь оставшийся у него жизненный капитал. И сегодня он по старой обыденной привычки после второго стакана принялся обсуждать внутренние проблемы государства со своим отражением, пустившись в обширный изобилующий нецензурной бранью монолог, основной смысл, которого заключался в то, что будь он Афиноген Крошкин во главе правительства, то быстро бы навел порядок в стране и заставил бы работать этих неучей министров работать. Потому как главное к чему бы он стремился это к счастью каждого отдельно взятого человека. Слова человека он произнес после третьей неудачной попытки выговорить слово «индивидуум». Тыкая пальцем в отражение, он распалялся все больше и больше, призывая его к ответу. На четвертом стакане он также внезапно замолк, как и заговорил. Вся его программа сводилась к снижению цен на водку, топливо. Дальше он торжественно пообещал снизить цену на все, что видел на столе, на колбасу, на хлеб, на огурцы, и поднять цены на стеклотару вдвое, а может быть и втрое. Полностью удовлетворившись заседанием своего правительства, состоящего из него и его отражения он сурово погрозил газете кулаком. «Вот бы вы где у меня все были, черти!» И сильно шарахнул кулаком по столу. Бутылки звякнули, часть из них полетело на пол. Он с чувством выполненного долга закурил и откинулся на спинку скрипнувшего стула.
