Ваша честь и господа присяжные заседатели, разрешите сообщить правду о смерти этого человека, а также о моей жизни; правду, доныне никому не известную. Что бы ни отняли у меня, эта история пребудет последним моим достоянием. В нашем городе есть люди, которые наверняка попытаются остановить мое повествование. Среди вас находятся те, что полагают меня преступником, лжецом, парией; хитрым, безжалостным убийцей. А я, ваша честь, Квентин Гобсон Кларк, являюсь уроженцем Балтимора, адвокатом по профессии, а также любителем изящной словесности.
Впрочем, речь не обо мне. Прошу вас, помните хотя бы это! Я никогда не пытался стать главным героем; амбиции никогда мной не руководили. Не положение в адвокатском сословии и не репутация в глазах высших судей подвигли меня заговорить. Ибо предмет моего рассказа – не я сам и не досужие домыслы, но человек, благодаря величию которого в истории останутся и наши с вами имена – даром что вы забыли его прежде, чем он был предан земле. Кто-то должен поведать о нем. Нельзя бездействовать. Во всяком случае, лично я бездействовать не могу.
Обещаю говорить правду, и только правду. Я взял на себя эту миссию, поскольку знаю больше, чем кто бы то ни было. Точнее, из всех, кто знал правду, в живых остался я один.
Не удивительно ли, что те, кто мог бы поведать правду, как правило, умирают первыми?..
Приведенные выше пассажи я лично записал в блокноте (последняя фраза вычеркнута, на полях моей рукой значится слово «философствования!», выражающее недовольство написанным). Перед тем как прийти нынче на заседание суда, я судорожно вносил эти фразы в блокнот, готовясь к встрече с клеветниками – с людьми, которые надеются спастись, погубив мою репутацию. Поскольку я сам юрист, вы, верно, сочтете, что мне нетрудно предстать перед судом, выдержать любопытство зрителей, а также присутствие бывших друзей и двух женщин, возможно, любивших меня; подумаешь, испытание для опытного адвоката, пожалуй, фыркнете вы. И будете не правы. Ибо звание адвоката предполагает защиту чужих интересов, внимание к чужой беде. Адвокат не готов хладнокровно решать, что должно быть спасено, а что нет. Адвокат не готов спасать самого себя.