С математическою точностью вошло
Иглою жало, обогнув немой хрусталик
Каскадом точных звезд; болезненной константой,
Белыми хлопьями в сетчатке замело;
Как будто снегом – россыпью зеркал,
Несметный сноп кристально-крохотных забрал,
Надвинутых на горизонта бледное чело.
Я видел пол да потолок едва – и человек, худой, со лба
Смахнувши пот, наверное, налил;
Услышан хруст стакана был, мещански-грязного об пол,
И силы, смелость, мерной буффонадой той, всё мертвенно
Куда-то утекло; заполошившись сразу
Меня оставить; но уж не моя зараза,
Что молчаливее ждала, притихнув под челом.
Она молчала, зная, – знал и я,
Я знал, что далее меня теперь ждало,
Но что это? Наверное, окно,
Открыл он; ибо задувает – то я услышал босыми ногами
А он, потоки зимние браня, готовясь оперировать меня,
Проторенной тропой вертаючись к столу,
Всё суетился, чтобы я не околел.
И улыбнувшись чем-то озорливо; не ротовою щелью,
Не губами, что не диво -
С такой смертельной дрязгою в конце,
Я их уже не чувствовал ни на своем лице,
Ни где-либо еще; да и лицо в придачу,
Не ощущал, почти уже переиначил всё
Художник, врачеватель тот; потертое, чужое полотно;
Подумалось – уже не всё ли мне теперь
В конце концов, пред господом, одно.
С математическою точностью вошло
Иглою жало, продырявив века свод
Оскалился багряно-красным небосвод,
И всё погасло. Дом мой, крыша, небо,
Что было снегом – стало вмиг золой,
Холодный ветер ноги более не жег,
Не грыз мне ступни языком своим нелепым,
От холода декабрьского снега белым и немым,
Не сотрясал и стены дома, что увы,
Покрылись для меня бороздами глухими,
Одной – червиво-черной, цвета сажи, седины.
Как будто у избы вдруг не без ангельского спросу,
Ни беса не спросив, не сотрясая воздух,
Под небо вперившись, трухлявые рога, возвысились,
Для устрашения иным.
И тут же прочь, в чужие дальние края меня маня,
Лишь только он (а я про ветер), убаюкивая в сны,
Когда, я слышал хруст протяжный, звон палёной
Из фляги что плеснул он – огненной воды,
Обагрил руки, глотку, и щипцы.
Поморщившись, икнув, и вздернув бровь,
Скомандовал – откачивайте кровь;
И завертелось, верно, затряслось –
Пурга метет, и в окна, пустословя, залетая,
Несет за вестью весть – и вот, шальная,
Притиснута, похоже, рамой, или чем похуже,
Скандал, что учинен был стужей,
Теперь уж, верно, былью умертвлен;
Что до меня, то я, превозмогая сон,
