Испокон веков

На обложке Abbott Handerson Thayer «Girl Arranging Her Hair», 1918-1919 (СС0), Smithsonian American Art Museum

© Карина Мингалёва, 2022

ISBN 978-5-0055-8401-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сколько помню себя, я всегда любила стихи.

Любила поэзию. И пока сверстники в школе кое-как учили два несчастных четверостишия, я учила всё произведение наизусть. Это началось после того, как в пятом классе мне поставили «четвёрку» по литературе. Это был тот ещё удар. Я сильно тогда расстроилась. И кто знает, может, эта «четвёрка» стала началом? Ведь я всегда была очень упорной или, как ласково говорила мне мама, упёртой.

Сейчас эта ситуация в целом вызывает только смех и приятные воспоминания из школьной жизни, но тогда это был чуть ли не конец света для меня.

И первым самым длинным произведением в школе, которое я выучила в качестве домашнего задания, была баллада Жуковского «Светлана». У моего учителя по литературе было очень смешное выражение лица, когда я рассказала эту балладу наизусть. Стоит ли говорить, что после этого случая она стала смотреть на меня совсем по-другому? Более заинтересованно.

Когда я написала первый «стих» (в кавычках, потому что стихотворением его трудно будет назвать), я со всей важностью вручила его своей абике.

Абика с невозмутимым лицом прочитала всё, что было на тетрадном листе, и заявила: «Это белый стих».

Я же, в свою очередь, не зная, что такое «белый стих», задала соответствующий вопрос: «А что это?»

«Белый стих не имеет рифмы», – был ответ.

Как и у любого другого ребёнка, у меня было расплывчатое понимание слова «рифма». Я не понимала, как её находить и о чём писать.

Это был метод проб и ошибок.

Я продолжала понемногу писать и декламировать стихи других поэтов, даже окончив школу. Поскольку я родилась в Павлодаре, а там каждый год проводят «Цветаевский костёр», в основном читала на публику стихи Марины Цветаевой.

В то время мне хотелось писать что-тонеобычное. Например, как Сентябрь влюбляется в Весну или как, Зима встретила Май.

На грани с волшебством.

И однажды мне сказали так: «Тебе нужно писать что-то другое. Писать как Цветаева. О жизни, о вечном. А если будешь продолжать сочинять о чём-то сказочным, то, увы, можешь перестать сочинять совсем». Это были тихие слова и очень аккуратные. Этот человек совершенно не хотел меня обидеть или как-то задеть.