За окном уже который день барабанили крупные капли осеннего дождя.
– Чёртова осень, – подумал про себя Алексей, разглядывая медленно опадающие пожелтевшие листья.
Порывы ледяного ветра медленно раскачивали провода линий электропередач. Всё живое замирало в предвкушении длинного сна. Он всей душой ненавидел это время года, оно навивало уныние и тревогу.
Напротив Алексея за огромным столом сидел преклонного вида старик облачённый в белоснежный халат. Михаил Сергеевич Лапшин нахмурил густые белёсые от седины брови. От его широченных линз отражались кривые закорючки предыдущего врача, написанные нелепым почерком в медицинской карте.
– Ну что там, доктор? – с надеждой в голосе спросил Алексей, отчаянно надеясь на врачебную ошибку.
– К сожалению, результаты анализов не внушают оптимизма, – деловым тоном начал Михаил Сергеевич. – Ваш недуг уже не операбельный. Мы и раньше сталкивались с такой разновидностью рака, однако не смотря на все усилия и потраченные деньги исход оказывался одним.
Слова возмущения Алексея так и застыли в горле, а язык налился свинцом и на отрез отказался участвовать в браваде в качестве новоиспечённого покойника.
– Вы, уж, извините, что я вот так в лоб, но это лучше, чем вы бы узнали прискорбную новость от лаборантки, выдающей копии амбулаторных карточек, – сказав эти слова, Михаил Сергеевич взглянул в перепуганные глаза Алексея в поисках понимания и смирения.
Страх, боль отчаяние и наконец безысходность обожгли сердце. Если бы не кресло, то Алексей сейчас уже наверняка валялся на холодном полу в приступе неконтролируемой истерики.
Он не мог поверить в то, что это конец! Никакого хэппи энда не будет. Впереди ждут заплаканные лица его постоянно гулящей на стороне жены, двух нерадивых пацанов пятнадцати и восемнадцати лет отроду, которым он и отцом-то не приходился и, конечно же, кровопийцы–тёщи. Вот только на их лицах эти слёзы будут вызваны отнюдь не горестью невосполнимой потери. Единственным человеком на всей земле, кто и в самом деле искренне будет переживать весь этот ужас, была его родная двенадцатилетняя дочурка по имени Алёночка. Нет, конечно, он старался никогда не называть её ласкательно–уменьшительным именем на людях, уж очень ей это не нравилось.
– Папа, я уже взрослая, не надо со мной этих сю-сю, – наигранно вздёрнув носик причитала она.
