Деревня просыпалась, открывала окна – глаза домов. Петухи ли разноголосые ее разбудили, или солнышко, греющее в эти июльские дни во всю свою силу. Захлопали калитки и ворота, забрякали ведра, потянулись к речке бабы. Поднимая дорожную пыль бичом, с дальнего конца деревни шел пастух Степан. Пустой рукав его рубахи заткнут за пояс – с войны вернулся без левой руки. Перед ним, лениво переставляя ноги, шагали козы, коровы, овечки.
– Бабоньки, гони скотину. Да поживей, милаи!..Мотька, чего зеваешь, гони свою козлуху, – крикнул он, приближаясь к Матрене Леоновой, бабе еще не старой, не дождавшейся, как и многие ее подруги, мужа с фронта.
– У меня, Степа, коза ученая… Девка, Девка, – позвала она козу, поворачиваясь к своему старенькому, скособочившемуся дому.
Тотчас же из двора с тихим блеяньем выскочила худая черная коза и поплелась вместе со всеми по утренней дороге.
– Бери, Матрена, меня к себе в дом, не пожалеешь, не хуже твоего Ивана приласкаю, не смотри, что рука одна…
– Ох, и липучий у тебя язык, Степан…
Зевая и потягиваясь всем телом, вышла Матренина соседка, колхозная бригадирша, выгнала свою Рыжуху. Матрена пошла домой, накормила Феньку и Яшку, наказала присматривать за домом, взяла узелок с нехитрым обедом и вышла за ворота. Из всех домов на дорогу выходили бабы. Их ждала тяжелая работа.
На поле мелькали выцветшие платки и застираные юбки. Женщины внаклон пололи свеклу. Война закончилась пять лет назад, а деревня все никак не могла опомниться от тех страшных дней. Кто-то затянул песню, ее подхватили другие, и она полилась над полем, помогая бабам вырывать сорняки и жить этим днем – не прошлым.
Вокруг бригадирши смеялись – опять кого-то поддела. Мотя повернулась в ее сторону.
– Че, Матрена, говорят за Степана замуж выходишь, – подмигивая остальным сказала бригадирша.
– Он со мной одной-то рукой не управится, мне и двух мало, – в тон ей ответила Мотя, она тоже никогда за словом в карман не лезла.
Громкий смех заглушил ее последние слова. Задела бригадирша за самую душу, разворошила тяжкие думы, которые Матрена гнала от себя и днем, и ночью.«Ох, Иван, тяжко мне без рук-то твоих, не управляюсь с хозяйством… Ребятишки не слушаются, балуют. Достатка в доме нет – хлеб да картошка. Все нажитые с тобой добрые платья еще в войну променяла на крупу… У Феньки туфлишки вон рваные, к школе надо новые справить… Да и мужики при случае глаза масляные пялят на здоровое тело. Горько мне, Ванюшка, не по то я шла за тебя, чтобы вековать одной»…Такие разговоры со своим погибшим мужем Матрена вела почти каждый день – и отчитывалась, и жаловалась.
