Моим одноклассникам и нашей второй маме,
Валентине Матвеевне Бурштейн
Друг друга мы не знали совершенно,
но, познавая белый свет блаженно,
попеременно – снег, дожди и сушь,
разгулы будней, и подъездов глушь,
и мостовых дыханье,
неизменно
мы ощущали близость наших душ.
Булат Окуджава. Речитатив
Мы с Лехой стоим у Второй Башни и курим на двоих сигарету.
– Ща бы на пляж! Ром, сигара, мулаточка!
– Тебе и Вера Павловна не даст!
– А тебе и Му-Му!
Льется нежное осеннее солнце. Делать нечего.
Слева от нас гаражи. Впереди пустырь и за ним стройка. Справа – Первая Башня, где в окне на втором скорбит Чижик, наказанный за курение. К Ирке идти еще рано, а наши вожаки только едут из ПТУ.
Тоска! Хотя и хорошо.
– Может, в качалку?
– Да ключа нет.
Вдруг сверху раздался смешок и в метре от нас бахнулось яйцо. Оно не только не разбилось, но даже воткнулось в землю, разбрызгав песок, точно бомба.
Леха поднял яйцо, и мы уставились вверх: на балконе пятого этажа искрит восторгом тупая рожа Гоши Птицына.
Гоша помахал нам рукой, перегнал сопли в горло и смачно харкнул.
– Конец уроду! – обрадовался Леха.
Достояние республики – Гоша Птицын – состоял где-то на учете, что не мешало ему замораживать куриные яйца и метать их с балкона. Обычно он пулял по кошкам, а тут мы с Лехой – грех не бахнуть!
Мы ломанулись в подъезд. Лифт не работал, ну и ладно – по лестнице все равно быстрее. Прыгая через две ступеньки, мы живо обсуждали, куда засунем Гоше ледяное яйцо и кто первый ему пропишет.
Пнув дверь на пятом этаже, мы вкатились внутрь и столкнулись с незнакомым чуваком лет двадцати. Слюнявой рожей он походил на Гошу Птицына, но был больше по размеру и гораздо злее. Я чуть не задохнулся от тугого амбре из дыма, пота и перегара.
– Здрасьте, а Гоша дома? – спросил Леха с насмешкой.
– Кому первому звездюлей? – чувак затер окурок о стену. – Это ты, хомяк, над братом глумился? – он вытянул лапу, пытаясь схватить Леху за куртку.
