Писк портативного анализатора возвещает о том, что исследования окончены. На экране компьютера забегавшими муравьями отображаются показатели уровня лейкоцитов, тромбоцитов, глюкозы и прочие. Наметанный взгляд оценивает цифры, и я вписываю их в документы рядом с предыдущими результатами более обширных обследований, пройденных солдатом днём ранее.
– Годен, – сухо сообщаю я ему, с характерным звуком стягивая перчатки и отправляя их в контейнер.
Порывистым движением припечатываю штамп на медкарточке в его досье и протягиваю папку.
Здоровяк молча поднимается, забирая её, благодарно кивает и отходит к двери.
Едва она за ним закрывается, я позволяю себе шумный выдох, уперев ладони по обе стороны от металлического подноса с использованными шприцами и ватой.
Бегло оглядев беспорядок, понимаю, что не успею привести всё в надлежащий по санитарным правилам вид до следующего военного.
А надо бы
Усталость обжигающими волнами лижет позвоночник. Оттянув ворот формы, с тоской бросаю взгляд на лениво движущиеся лопасти потолочного вентилятора, который, кажется, делает только хуже. Духота настолько стягивает горло, что вот-вот хлопнешься в обморок.
«Тоже мне – военврач… Грёбаная неженка…» – мысленно отвешиваю себе нелестные высказывания, собрав остатки сил, большая часть из которых украдена неимоверной афганской жарой и вереницей приходящих на контрольный осмотр перед заданием солдат.
Под пылающими веками невольно встаёт образ родного Миллинокета, и на мгновение я даже ощущаю сжимающую нутро тоску по довольно суровым зимам.
Вернусь ли я туда, когда закончится контракт, кажущийся сейчас бесконечным?.. Прислушавшись к себе, не нахожу внятного ответа.
Снова.
Кандагар настолько въелся под кожу, в самые кости, обволакивая их, как ржавчина, что будущее без него уже не представляется. Иногда кажется, что я попала здесь во временную петлю: в ней каплями металла застыли секунды, минуты и часы, не позволяя вырваться. Каждый день похож на предыдущий, каждый день – склизкое чувство тревоги, всегда дышащая в спину опасность и безразмерная апатия. И это я ещё не полевой медик, участвующий в боях.
Обернувшись к списку оставшихся пациентов, я всматриваюсь в него и машинально кривлю рот – из-за песка пустыни, треснувшего под зубами, который составляет девяносто девять процентов меня нынешней, и… из-за следующей фамилии в очереди.
