На скамейке, под старым вязом, прячась от жары, в Михайловском саду сидели двое подростков: носатый, долговязый юноша с длинными волосами, стянутыми в хвост шнурком от ботинка, в косухе и гадах на восемь колец, похожий на ленивого черного кота, разморенного солнцем, и длинноволосая русая девушка в клетчатой мужской рубашке и белых клешах, увешанная кулонами и фенечками, словно шаманка. Петербург, как старый кукловод, весь день заманивал их в свои закоулки и дворы и, утомив, привел отдохнуть в сад, чтобы начать все с самого начала.
Город был фоном для любви. Без города не могло ничего случиться. Город ведет свое повествование сам, не нуждаясь в речах посторонних, говорит через уют эклектики и вычурность модерна, вечный праздник барокко и строгую сдержанность классицизма. Его голос подобен течению Невы и шуму Невского проспекта, он изъясняется стихами Пушкина и Бродского, над ним не властвует время, а те, кто живут здесь и отваживаются на диалог с ним, говорят в ритме невских волн.
Федор приехал в Санкт-Петербург из провинциального северного города, где главный проспект носит гордое имя вождя пролетариата, а изыском архитектуры считаются фасадные сталинки. Шестнадцатилетний неформал с хвостиком, перевязанным шнурком от ботинка, в гадах на восемь колец и косухе на три размера больше. Приехал к отцу-инженеру, поступил в одиннадцатый класс школы в Веселом поселке. Почитывал стишки, просиживал ночи за компьютером и, благодаря стараниям матушки, оставленной с отчимом и малолетним братом в родном городе, поступил на подготовительные курсы в частный петербургский вуз, выбрав направление китаистики. Таким замысловатым образом, надо полагать, проявлялось влияние отчима, считавшего себя дзен-буддистом.
Кира была странной. На лбу – хайратник, на шее, руках, ногах – цветастое буйство фенечек, на груди – кожаные кошельки-мешочки, вязаные кулоны-талисманы. Зеленые замшевые «кирпичи», работавшие на образ клоунессы, клеши, мужские рубашки и безразмерные свитера а-ля свободный художник, волосы ниже пояса, всегда забранные в кичку и накрепко прибитые шпильками к голове. Еще Кира постоянно читала: всегда в ее руках была книжка, а в книжке – стихи.
