Эй! Остановись!
Человек с головой длинноклювой птицы, раскинув руки, покачивался в каменном гамаке.
С закрытыми глазами летел он к Сердцу Небес, где зарождался в предутренней тишине новый день.
Возможно, так оно и было – птицеголовый сумел увидеть новорожденное солнце ещё до того, как первые лучи отделили море от неба и осветили храм на вершине пирамиды.
Тогда он записал чернильным клювом на длинном свитке из коры фигового дерева:
«Вчера, в год 4625 от начала Пятого солнца, в середине месяца Сака, в день кауак, что означает бурю, с восьмого неба, где живёт непогода, спустился ураган Имеш. Исполнив мою просьбу, он потопил большую пирогу на Гадючьих рифах…»
Хотел приписать – «И все пришельцы погибли».
Но вздрогнул, застигнутый внезапно чьим-то голосом, и обронил свиток.
Слова прозвучали так отчётливо, будто прямо из висевшей на его груди морской раковины, но были непостижимы.
Человек сорвал птичью маску, под которой обнаружилось широкое, как у совы, лицо – с орлиным носом, с чёрными раскосыми глазами. Странно выглядели лоб и затылок – приплюснутые и устремлённые вверх.
– О, творец нашего мира, о создатель Цаколь-Битоль! Моё сердце и душа отворены для тебя! Говори! – воскликнул он, надеясь на разъяснения.
И различил шёпот раскрывающихся под солнечными лучами диких орхидей и шорох креветок в прибрежных водах. Услышал, как саблекрылые колибри рассекают воздух. Множество тончайших звуков проникало в его уши.
Но с тринадцатого неба, на котором живёт Цаколь-Битоль, исходила лишь глухая и вязкая, словно струя каучука, тишина. Да, именно так течёт сок уле из каучукового дерева.
Не дождавшись новых слов, он громко повторил те, не разгаданные:
– Эй! Ос! Та! Но! Ви! Сь!
Однако никакого смысла так и не уловил.
– О, горе! Я, верховный жрец Эцнаб, не понял Творца и Создателя! Чем же прогневил его?!