Счёт поручениям, которые раздала своим подчинённым Марина, уже давно перевалил за сотню, когда сквозь плотную череду рабочих мероприятий к Марине осмелился пробиться никак не связанный с её деятельностью звонок. Секретарша поймала Марину на выходе из переговорной комнаты и, не дав начальнице совершить манёвр, притянула к себе за пуговицу. Она шепнула Марине на ухо: «Вас там сестра вызывает». Начальница издала про себя «ох». Не то чтобы она не любила сестру, вовсе нет. Просто ей спокойнее жилось без напоминаний о том, что бедность, нужда, беспомощность и впрямь существуют. По той же причине Марина старалась не смотреть в глаза курьерам, продавцам и официантам. И это при том, что про них она могла фантазировать – ну, может, ребята ещё хотя бы на бирже торгуют или получают хороший процент со вклада. А вот про сестру – Надю – Марина знала точно: перспектив жить в достатке у неё нет. Сама, конечно, виновата – окопалась в своём Кирове, устроилась в детский сад нянечкой и так и просидела двадцать лет на одном месте, ни разу не задумавшись хоть что-нибудь переменить. И даже появление у Нади ребёнка не было предварено не то что обдумыванием – даже мыслишкой. Какой-то местный слесарь устал напрягаться в погоне за красотками и скрасил свой вечер пышнотелой Надей, жажда мужского внимания которой была так велика, что после двух-трех комплиментов она совершенно утратила самоконтроль. Казалось бы, ребёнок мог стать отдушиной для Нади, ведь силу своей любви ей было больше не на кого обратить. Однако то ли будни няни не позволяли Наде осознать уникальности существования её собственного ребёнка, то ли накопившиеся в душе обида и злость мешали ей быть ласковой и нежной с ребёночком, но мальчик рос агрессивным, ругался на маму и хулиганил во дворе. Марине было неприятно общаться с сестрой. Она совсем другая, какая-то безыскусная, слишком простая. И в её жизни постоянно что-то случалось – то мошенники объявятся, то сломается духовой шкаф, – так что Марина была вынуждена испытывать слишком сильную, чтобы её сносно терпеть, жалость. Она немного помогала сестре, но больше для успокоения совести, скорее символически, хотя Надя и говорила, что для Кирова это неплохие деньги. Пусть, но Надя всё равно не могла извлечь из этой помощи ничего путного, потому что, казалось, не имела вкуса жизни, не видела никаких перспектив, кроме сытного и разнообразного ужина.
