Чаша мыслесвязи заскакала по краю стола, того и гляди свалится. Угораздило ее так оставить, думала, уж никто не станет меня домогаться в предрассветный час. Выскочила из постели, куда только-только забралась, и подхватила хрупкую стеклянную посудинку на лету. Наверно, Томила – кому, кроме муженька, я нужна в такое время. Работает – времени не замечает – ночь, день, без разницы. В пещере его всегда ночь – сумрак в углах, свет факелов, призрачные светляки от сказанных заклятий.
Нет, не Томила. Только бормотнула заклинание связи, как в голову ввинтился вопль Осьмуши, мужнина помощничка. Ясно дело, мысль – не речь, чувственного окраса не имеет, но я прямо почуяла запах страха.
– Он ушел! Ушел! Ты слышишь, Купина? Ушел! – орал Осьмуша, будто «ушел» —война, чума, стихийное бедствие.
Накрыло волной паники.
– Кто ушел, Осьмуша? Куда? Объясни по-человечески.
Но я уже знала. Знала. Он все-таки решился. Но что-то пошло не так.
– Мормагон! Ну то есть господин Томила. Купина, что делать-то, а? Заявлять? Я на три дня отпросился. Он сам разрешил. Я уехал, а он… Он специально меня отпустил. Это он сам. А я…
Ясно дело, сам, а ты, недотыкомка, ни в чем не виноват. Так тебя понимать? И трясешься ты за себя. Твой хозяин запретной волшбой занимался, а ты, типа, не знал. А знал – чего не донес? Ох, Купина, не Осьмуше-криворуку, разруливать ситуёвину, что твой благоверный замутил, тебе, родимая. Знала, что рано или поздно вляпаешься. Знала, когда за некроманта замуж шла. Ну вот и вдарил набат над головой, грохнул железным билом: «Вставай, девонька! Ноги в руки и вперед!»
– Спокойно, – отвечаю, – не пыли. Сиди в пещере, не выходи и не впускай никого. Я уже мчусь. Приеду, сама разберусь. И с Мормагоном, и с Веденейским Собором, и с тобой, Осьмуша, —на последние слова надавила, чтобы проняло: не дай Велес, ослушается, доберусь – ноги вырву, в склизкую жабу обращу, по ветру развею.
Я лихорадочно металась по дому, швыряя в заплечный сидор что попало: магические причиндалы, учебные записки трехлетней давности, летние сарафаны, хотя уже лютень на дворе, и хлеб со стола. И вдруг встала столбом, застыла посреди поднятого вихря. Что это я? Поддалась панике, вдутой в голову Осьмушей. Ему от страха корчиться не зазорно, – людина неразумная. Велик ли спрос? А тебе, Купина – стыдоба! Ты сама веденея Первого уровня. Ты сама в Веденейском Соборе. Недолго, правда, с той ночи едва седьмица миновала, луна еще на ущерб идет. Ты такой отбор прошла, такие испытания выдержала, а пихаешь в мешок столбцы с простейшими заклятиями, что учеников зубрить заставляют. Рванулась, едва на мороз в нижней рубахе не выскочила. Куда заспешила? Там, куда твоего мужа вынесло, времени нет. Опоздать невозможно.
