Она сидит напротив меня. Мы вместе уже пятый час. Она обдумывает каждое слово, прежде чем сказать. Часто заискивающе смотрит мне в глаза. Много говорит, но ещё больше скрывает, недоговаривает.
– Почему она это делает? – спрашиваю я себя. – Ей стыдно или не знает, как сказать? Она – одна из большинства моих клиентов, с которыми у меня нет ничего общего. Она бы никогда не была моей подругой или приятельницей. Мои друзья – люди особенные. Она тоже особенная в своём роде, потому что напротив меня сидит Одиночество.
– Таких людей очень много на белом свете. Весьма странно, что она пришла на приём к психологу. Как психолог понимаю, что у меня с ней будут непростые отношения. Когда она получит мой отчёт-анализ, у неё будет масса претензий и сплошное несогласие со мной. Она будет всё оспаривать и злиться. Так и было в результате.
– Почему она пришла ко мне? Много психологов добрее и дешевле меня. Ведь я тот психолог, который не ставит целью сказать клиенту, какой он хороший, и пожалеть его. Я, напротив, – психолог, который вытаскивает всю внутреннюю грязь наружу. Грязь, которую он натаскал темными мыслями, желаниями, поступками. Грязь, которая делает человека одиноким, потому что обществу такой человек не нужен. С виду такой человек вполне чистый и ухоженный, да и грязь эта – особенная.
– У одиночества разный вид. Она – одно из них. Достаточно посмотреть на неё, чтобы увидеть его яркие черты. Ей чуть больше тридцати. Она кроткая во всём: внешне – неуверенная походка, ожидающий взгляд, в глазах грусть и тоска. Постоянное ожидание подзатыльника и устойчивый страх быть отвергнутой. Существенная физическая дистанция при совместной прогулке с собеседником. Зажатость плеч, кистей, скованность тела демонстрирует неуверенность, ненужность. И запах. Запах, как из бездонной пещеры, куда не попадает луч солнца. В пещере прячутся разные мелкие твари, которые выходят наружу, только когда темно. Так же и у неё. Она всё делает исподтишка. Она не любит людей, её не научили и всё время борется с ними. Вся её жизнь это борьба. Даже её единственная приятельница стала для неё объектом осуждения и борьбы.
Но моя задача – не осуждать её, а помочь. Я много думала о её нелёгкой жизни, взвешивала каждое слово, написала для неё серьёзную работу на языке, который был бы прост и понятен ей. Отправила по почте, и посыпался шквал писем о том, что она скрыла и не договорила на нашей встрече, – о половине своего пережитого горя. Я написала, в чём её проблема, что надо сделать, чтобы реализовать мечту. Конечно, у неё есть мечта. Хорошая здоровая мечта. Прошло три года после нашей встречи, я больше никогда не видела её. Контакты утеряны, но бывает вспоминаю о ней.
