Народная история России. Том II. Устои советской диктатуры

Разрыв с этим правительством для всякого честного человека становится обязательным.

Николай Огарев, „Колокол“, 1861.[1]

Голодные глотки славят Октябрь.

Марк Шагал. Моя жизнь.[2]

Трудно быть свободным. Легче лежать у ног каких-нибудь кумиров, опутать себя веригами выдохшихся формул, паутиной партийности.

Ю. А. Айхенвальд, Наша революция. 1918.[3]

Советская Россия управляется диктатурой, при посредстве новой бюрократии.

Первый Всероссийский съезд анархистов-коммунистов. 26 декабря 1918 г.[4]

Мы перешагнули через море крови, через море слёз.

Карл Радек. Что дала Октябрьская революция.[5]

Живи декретом, а получай под секретом.

Постреволюционая поговорка.[6]

Да, я вам скажу, все бы мы пропали, живи эти годы жизнь свою по декретам, но сердце человеческое, для которого нет никаких декретов, спасало нас.

Алексей Ремизов, Взвихренная Русь.[7]

Положение исторической науки в Путинской России на редкость неутешительно. Поляризация и нетерпимость к чужому мнению в стране достигли такой степени, что независимое видение истории приравнивается к преступлению. Всё, что так или иначе не вписывается в трафарет официально-патриотической догмы, рассматривается властями как крамола и подвергается яростным нападкам.[8],[9]

Политический аппарат Кремля не терпит свободы мысли. Он не выносит оппозиции – ни идеологической, ни нравственной. Подобная аракчеевщина и фанатизм давно стали отличительными особенностями отечественного политического мейнстрима. Они также являются барометром непогоды, индикаторами того культурного тупика, в который Путинская диктатура завела Россию.

Каждый день является напоминанием от том, что в несвободной стране не может быть свободной исторической науки. Полицейское государство репродуцирует полицейские структуры во всём, с чем оно соприкасается: в искусстве, в СМИ, в образовании, в музейном деле и в историографии.

Для Кремля идеологический контроль над историей важен как никогда раньше. Свою силу власть черпает отчасти из дореволюционного, но главным образом из советского прошлого. Однако помпезная, героизированная, патриотическая версия истории поражает своей фальшью. Эта имитация противоречит подлинной истории России во всём. О ней революционер Александр Герцен написал: „История императоров – канцелярская тайна, она была сведена на дифирамб побед и на риторику подобострастия.“