В давние-стародавние времена, о которых никто не помнит, потому что некому о них помнить, вокруг было лишь абсолютное ничто. Ни света, ни тени. Ни верха, ни низа. Двигаться нечему и двигаться некуда.
И в этом абсолютном ничто произошло то, что стало первым законом вечности:
Ничто не вечно.
Внезапная вспышка всколыхнула абсолютное ничто. Да и то! – всколыхнуть абсолютное ничто можно лишь условно.
Так появился второй закон вечности:
У всего есть своё начало.
Вспышка не гасла и не горела – она просто была. Но этого оказалось вполне достаточно.
Она накапливалась, вбирала в себя пустоту, осмысливала её. И однажды – ведь ничто не вечно и у всего есть своё начало – произошло то, что изменило всё.
Вобрав в себя абсолютную пустоту, повторив её и умножив, вспышка погасла. Но, умирая, вспыхнула так ярко, что разделила пространство на свет и тень.
Свет и тень тут же ринулись друг к другу, перемешались, но слиться уже не смогли. И, раскрывая объятья, они создали то, что из чего после появилась вся магия всех миров:
Звук…
* * *
Всё произошло так. Или почти так. Потому что некому об этом рассказать…
Раскрытые глазницы заливал дождь, но он не поднял руки, чтобы вытереть лицо и даже просто не закрыл глаза. Он просто лежал и позволял воде окутывать себя.
Мимо проносились звуки шагов, то быстрые, то осторожные. Некоторые цепочки шагов внезапно обрывались глухим шлепаньем. После раздавался булькающий хрип или вовсе ничего.
Но для лежащего это не имело значение. Он не был ни мертвым, ни живым – он вообще был никем. Просто телом.
Его когда-то сделали для потехи публики, одевали в красивые одежды, ставили в стеклянную будку рядом с другими телами, одетыми в красивые одежды. Теперь же они все лежали в грязи, обсыпанные осколками, ошметками.
Небо наверху переливалось всевозможными неестественными цветами. Наверное, это было красиво.
Но ни он, ни подобные ему не могли это видеть, потому что их глаза не умели видеть. А если бы они и могли видеть, то увидели бы, как по небу между яркими вспышками пробегают черные ломаные линии. Пробегают и тут же исчезают, словно их и не было вовсе.
Это бы и могли бы увидеть и другие, настоящие. Но никто из них не смотрел на небо – они бежали, пригнув головы, ища укрытия. Кричали, молили о спасении. Их крик поднимался к небу, именно он и разрывал синюю гладь.
