― Эй, Селедкина! ― выкрикнул из дальнего конца коридора рыжеволосый Генка из параллельного класса. Девушка недовольно оторвала взгляд от зеркальца, которому до того времени соблазнительно выпячивала губки и, сквозь шум школьной перемены, ответила:
– Чего тебе? ― и тихо прибавила, ― дебил.
– Там твоя мамка пришла. Ваша классуха повела ее к директрисе…
– Нина! Карасева! ― тут же прозвучал из другого конца коридора хорошо поставленный голос классного руководителя одиннадцатого «Б» Тамары Михайловны. ― Зайди к директору…
– Так анатомия же…, ― со слабой надеждой на спасение, возразила Нина, спешно пряча в карман джинсов зеркальце.
– Иди сюда, анатом, ― тяжко вздохнула Тамара Михайловна, и выжидающе замерла у двери…
За последние полгода по милости своей родной мамочки Нине уже четвертый раз приходилось посещать кабинет директора школы. Директриса была женщиной требовательной, суровой и жесткой, а потому лишний раз встречаться с ней не очень-то хотелось: «Ну, да Бог с ней, с директрисой», ― подумала обескураженная приглашением классного руководителя девушка. «Дело-то, уже привычное: остановиться у порога, уставиться в ковер и в который раз терпеливо изучать его нехитрый узор до тех пор, пока мать не взбесится от подобного показного безразличия дочери и тяжести своей собственной задрипаной судьбы…».
Но Нина ошибалась. На этот раз головомойка обещала быть куда как интересней. В кабинете директора кроме матери, классного руководителя и самой директрисы Софьи Геннадьевны, выложив перед собой разбухшую от бумаг, потертую кожаную папку, сидел молодой милиционер в новенькой, пятнистой форме. Симпатичный, даже красивый парень, если бы не милиционер.
