***
– Оська, ты не бойсь… Ты лучше расскажи, как нефть на огороде нашел. По телику вся страна узнает, – посмеиваются над Оськой товарищи-рыбаки, с привалившегося копченым боком к берегу баркаса. Устроились рядом на бревнах, скребут коробливой робой по ошкуренной древесине, толкут сапогами мокрый лежалый песок.
Интервью, которым пытает Оську молоденькая журналистка, вызывает у них любопытство. С деланным равнодушием смотрят они мимо объектива, отворачивают обветренные лица, прячут усмешку в складках по-бурятски наплывших век, когда оператор торопливо поворачивает камеру на их голоса. Пожевывая прилипшие к губам потухшие цигарки, снова затягиваются, зажимают окурки меж кривых пальцев с окаменелыми ногтями, желтозубо щерятся. Не отводя глаз от сетей, покашливают в сторону, сплёвывая, отпускают незлые шуточки и замечания.
В мареве вогнутой чаши залива плывет голубой мираж далекого острова. Водит, слепит бликами по смятому шелку воды солнечный шар, уже успевший с утра распалиться. Тянут руки к пенистой кромке волны фиолетовые тени прибрежных сосен. Лебедка натужно гудит, заводит большой дугой сеть от старенького «Ярославца». На поплавках, в ожидании поживы, покачиваются горластые чайки.
Оська молчит. Выпуклый глаз объектива его смущает. Он прижимает взбугренные венами руки к худым коленям, косит глаза на шишку микрофона, которую ему подсунула молоденькая Рыжуха-журналистка, и не находит слов. Ужасно неудобно, даже стыдно молчать. Сидят, как на сковороде, на выбеленных до серебра бревнах топляка уже битый час, и Оська отчаянно жалеет, что согласился на уговоры Татьяны, директора их школы, заглянувшей сегодня к нему во двор спозаранку. Упросила, уговорила дать интервью. Дескать, уважаемый в селе человек, открытый, душевный. В проёме калитки было видно, как на улице, у ворот, нетерпеливо переминаются гости. Скрепя сердце согласился.
– Нефть? – журналистка недоверчиво смотрит на Оську. – Откуда?
– Из колодца. Колодец на огороде копал, нефть нашёл.
– И куда вы её дели?
– Никуда. Обратно закопал. Не нужна она. Приедут, вышки понаставят, испоганят все. Вот я и закопал, от греха подальше.
Усмехается Оська. Не верит Рыжуха, думает, смеются над нею. Пускай себе думает. Оська оглаживает белую, застёгнутую на все пуговицы рубашку, охлопывает карманы старенького пиджака, надетого по случаю интервью, пытается выпрямить давно уже круглую спину и, прижмурив выцветшие глаза на ярком солнце, улыбается тихой светлой улыбкой ребёнка.
