Я кот. И этим немало сказано. Мой хозяин – человек, конечно же. Люди почему-то нас обожают и думают про нас всякое разное, сочиняют сказки и стихи, рисуют картинки, даже наряжаются котами. Смешно прямо. А про одного известного японского кота кто-то сказал «красота кривой линии»… Надо же!
А может, когда им, ну, людям, одиноко, они и придумывают, что мы в чём-то почти такие же, как они?
Сколько про нас всякого написали: и будто мы волшебники в сапогах, и будто мы в другие миры передаём сигналы, можем коров доить. Хотя, может, кто-то и может смочь. Ой, неправильно: сможет суметь. Нет, сумеет. Вроде так.
Ну, я-то обычный рыжий кот, только вечно страдаю из-за своего любопытства. А жизнь у меня простая – потереться о штанину хозяина, когда есть хочется, помурлыкать у него на руках. Мышей в доме нет, а мухи – это несерьёзно.
В этот раз я, как обычно, не могу оторвать глаз от мягко жужжащего принтера. Хозяин уже треснул меня полотенцем вчера, когда я встал на задние лапы у разноцветно мигающего аппарата, растопырив усы и улавливая его странную, неживую пахучесть.
Он бубнил, махая тряпкой: «Брысь, это же три дэ, куда ты лезешь, это три дэ!..» Мне всегда хочется нюхать этот жужжащий большой короб, ещё больше хочется в нём полежать, особенно когда он начинает рисовать что-то огромной иголкой с краской. При хозяине, конечно, ни-ни.
Поэтому сейчас я просто сижу, жмурюсь и наблюдаю за хозяином. Зовут его как-то странно на мой вкус – Григорий, г-р, грохочущие звуки, право слово… Я смотрю, как он привычными движениями мягко стучит по кнопкам своими лапами без когтей, а сам неотрывно лупится в дурацкий экран.
Не люблю я этот экран. Когда он выключен, хозяин обращает на меня внимание, гладит, разговаривает, вкусности всякие кладёт в миску или даже с руки позволяет взять. Ну, после того, как он мне ушки легонько покрутит, я согласен и с руки взять. Но экран этот… Он крадёт у меня хозяина.
Раньше здесь жили толстый мальчик, сын Григория, тоже с ужасным именем – Жора, и его мама Ксения, кстати, вот это имя – другое дело. Да только они куда-то уехали однажды, хлопая дверями и громко выкрикивая какие-то слова друг другу в лицо, будто стреляя из пистолетов.
Не хочу болтать, но замечу всё-таки, что Григорий потом даже пьяным приходил домой несколько дней подряд. Пахло от него так ужасно, что я ночью спал не у него на руке, как обычно, а у себя в мезонине – так верхнюю полку кладовки называла Ксения.
