Море давно стало для неё обыденным. Глубокая лазурь с солёным привкусом, солнце, которое просыпалось где-то за горизонтом, и луна, прокладывающая мерцающие дорожки. Сложно представить, что могло бы её из воды вытащить, что могло бы ей воду заменить – ибо что было лучше бесконечной свободы и движения?
Лучи проникали под толщу, проходили сквозь водяное пространство, бросая отблески на голубую чешую, обрамлённую кружевами поднятых со дна жемчужин и украшений с утонувших кораблей. Она была духом этого места – телесным или нет; на глаз стороннего наблюдателя этого не определишь. Она была единым целым с обществом глубин и случайными всплесками, словно и не было в море больше ничего осязаемей и ощутимей, словно не существовало в море больше ничего.
Свобода – она же и разрушающее одиночество – преследовала её по пятам. Душила, захватывала в мокрые лапищи водорослей, касалась холодными кораллами живота, крала жемчужины, висящие на хвосте. Что можно было противопоставить свободе, как можно было её остановить?
А стоило ли останавливать?
Летящая над дном, летящая – а может, плывущая? – над родным домом, она всегда знала, что ей никогда не будет равных – и она не ошибалась, ибо некому было проверять её догадки. Русалка – так назвали бы её европейцы, вечно присваивающие себе всё свободное и дикое.
Русалка просто была, чистая, нетронутая, прекрасная. Без подземных дворцов, без замков и прочих атрибутов цивилизованной на той момент жизни, без желания их приобрести и адаптировать к свободе и одиночеству, как нам сейчас совершенно не нужна помесь лягушки с блендером.
Но были и другие. Совсем не похожие.
«Баба на корабле – к беде!» – утверждали они и заставляли Хлою прятаться по каютам, искать солёные грязные мужские рубашки, прятать непослушные вьющиеся то ли серые, то ли каштановые волосы под оборванные тряпки, лишь бы не попадаться на глаза, лишь бы не выдать себя и свою страсть к мореплаванию. Мужчинам можно – порой хилым и слабым, порой глупым и пьянствующим – но всегда можно, в отличие от слабых и бесполезных женщин, без амбиций и стремлений. Им дано разве что только сдавленно стонать где-то на перевалочном пункте, а потом переговариваться, кому перепало больше жемчуга и золотых монет.
