Максим родился в обычной московской семье: мать – татарка, отец – алкоголик. Да и кто из московитов не татарин? Разве что приезжий. В улусе Золотой Орды и поныне потомки чингизидов единственные чувствуют себя коренными жителями, а остатки русских рабов – рабами и остались. Вот и берут их на поруки добрые татары, дабы те не спились окончательно, а то как-то неудобно получается: всё ж таки наследники великой цивилизации.
Так думал и сам Максим с раннего детства, с лёгким презрением господина поглядывая на сверстников. По его разумению, туповатые спиногрызы, что суетились вокруг в детском саду или во время прогулок на улице, требуют особого воспитания и отношения. В этом регулярно убеждал русский папа, в состоянии алкогольной деменции гонявшийся за членами семьи с топором. Недостаток воспитания подданных ощущался и следами ремня на пятой точке.
Читать мальчик начал рано, но не какие-то там детские книжечки, нет. Его интересовали история, точные науки и поиск сути мироздания. Поэтому, при поступлении в школу, удивлённой до икоты учительнице, попросившей рассказать сказку, Максим выдал фрагмент из «Истории государства Российского» Карамзина, а именно пересказал эпичные байки о нашествии Батыя. В конце добавил, мол, данные инверсии летописей Татищева – самая настоящая сказка, поскольку со времён непосредственных событий прошёл уже не один век. Учительница попросила мальчика подождать за дверью и, закинув под язык валидол, откровенно сказала матери:
– Чувствую, мы с вашим умником ещё наплачемся.
Но всё оказалось не так трагично. Он стал прилежным учеником, никогда не выставлял свои знания напоказ, да и вообще старался не выделяться среди других. Иногда предпочитал даже получить четвёрку в четверти, лишь бы не претендовать с чернью на заветную для любителей цацок золотую медаль. Развивался парнишка тоже по всем направлениям: сочетал музыкальную школу с недавно легализованными в Союзе восточными единоборствами, не ощущая того когнитивного диссонанса, который обычно возникает в головах у детей-интеллигентов.
