Мобильник запищал в начале седьмого.
Продрав глаза, несколько секунд я тупо смотрел в угол комнаты. Оттуда, с письменного стола и заливался трелями «Турецкого марша» верный Siemens.
Похмелье полоскало меня, словно тряпку в ведре.
Наконец, со скрипом и щелчком мыслительный орган заработал.
Юлька! Это же она звонит! Из роддома, бля!
Утро – перескакивая через ворох сваленной на пол одежды, я успел заметить – было ясное, солнечное, тревожно-радостное.
Кеглями разлетелись и покатились по паркету пустые пивные бутылки.
– Не спишь?.. – голос жены прерывался помехами.
– Алё! Ну, как ты?! Что там, а?! – трубка выпрыгивала из пальцев.
Треск и шипение.
– Алё! Слышишь меня?
– Слышу, слышу, – донёсся измученный голос. – Долго не могу говорить… В общем, я тебе Катьку родила. Три семьсот, пятьдесят три.
В кино, я часто видел – новоиспечённый отец кричит «Вау!», прыгает, как подорванный, а успокоившись, сидит, блаженный, с лицом мальчика-дауна.
– Круто! – только и сумел сказать я. – Ты-то как? Жива?
Юлька вздохнула:
– Три часа голова не выходила. Порвали и порезали меня от сих и до сих. А так ничего…
В трубке издалека раздался грубоватый женский голос: «Ты мужа-то не пугай! Потом страсти-мордасти рассказывать будешь!..»
– Ну, всё, слышишь, потом перезвоню, – заторопилась жена. – Ты моим и своим позвони, скажи им там. Давай, целую тебя!
– Я люблю тебя! – прокричал я отключившейся мембране Siemens-a.
«Конец разговора с Julia» – сообщил дисплей.
Нужно выпить. Пусть в половине седьмого утра. Сегодня это не во вред.
Бог есть.
Это я осознал с необыкновенной ясностью, дойдя до палатки у соседнего дома.
Палатка работала.
Голова раскалывалась, как у Троцкого.
Отстояв небольшую очередь из таких же бедолаг, просунул в амбразуру окошка мятые червонцы. Получил в ответ две тёплые и тоже мятые банки очаковского «джин-тоника». Почему-то у меня сегодня всё такое – деньги, одежда, рожа, недавно бывшая лицом.
Не гладко начинается день, не гладко.
Тут же, у палатки, высадил под сигарету одну из банок. Хининовый ёршик газированного спирта жёстко прошёлся по пищеводу.
Под ногами, дёргая головой, шлялись жирные неопрятные голуби. С автобусной остановки раздавалось шарканье сотен ног.
Народ волочился на работу – на другой стороне Каширки распахнулись ворота стройрынка. Снисходительно улыбаясь, я прошёл сквозь угрюмую толпу, открывая на ходу вторую банку.