Короткая лекция о книжной магии, которую нужно очень медленно читать
Нет ничего хуже плохо написанных текстов и ничего лучше хорошо написанных книг. С другой стороны, и то, и другое вполне безобидно и бесполезно. Поэтому тем, кто много читает, важно владеть искусством перескока.
Бывают книги, которые обращают время вспять: почитаешь такую, посмотришь на часы, и на них – на полчаса раньше, чем было до.
Время, потраченное на чтение, не просто не вычитается из времени жизни. Оно вкладывается.
Бывают книги, герои которых умеют меняться судьбой с читателем. Для этого нужно все имена героя замазать белой ручкой, поверх вписать свое имя, и после дать книге сгинуть на дальней полке чужой библиотеки. Стены вокруг станут волнами моря, рядом с которым будет жаль умирать, и потому – не придется.
Бывают толстые книги, при первом взгляде на которые тоска, потому что знаешь: внутри будет весело, но после ничего не останется.
Бывают тонкие книги, которые забываешь сразу, как только дочитал, и можно читать заново.
В некоторых текстах спрятаны заклинания. Их нужно учить наизусть и произносить вслух или шепотом.
Бывают большие книги, за которыми не стоит даже слова. Бывают отдельные буквы, за которыми – миры.
Бывают книги, за прочтение которых выдают сертификат. С печатью и подписью. Но чья это подпись – неизвестно.
Некоторые книги рассыпаются на буквы, буквы в них меняются местами, делают новый сюжет, а из лишних, оставленных, составляется имя автора. Поэтому авторы иногда причудливы, и не только именами.
Лучшие книги – не те, которые хочется скорее дочитать, а те, которые пытаешься обесконечить.
Однажды мы все станем книгами. Иногда мы не помним собственный смысл, и это нормально, потому что книги сами себя не читают.
Я проснулась, сидя на лавке в Люксембургском саду, когда умерла.
На земле думают, что рай полон цвета и падающих кокосов, но окраиной сознания я всегда понимала, что небеса – это Париж цвета сепии.
Здесь нет ни ночи, ни дня, сумерки сменяются рассветом. Цвет – атрибут и прерогатива жизни, и сейчас жизнь вспоминается мне утомляюще пестрой. Как мы это выносили?
Все, кого любишь, обитают в соседних кварталах, но Париж не перенаселен. Те, кого не переносишь, вообще в другом городе, и возможность встречи с ними исключена. Может, мы и рождаемся для того, чтобы увидеться с ними по каким-то неотложным делам, важностью превосходящими нежелание встречи. И еще для того, чтобы почувствовать возможность путешествия – иллюзорную, конечно, но кто об этом знает.
