– Холодно, – говорю я, прижимаясь к влажной коре. – А что, если мы замерзнем и умрем, как люди?
Елири качает головой, обнимая свои лодыжки.
– Ангелы не умирают.
И жмется плечом к моему плечу, как маленький котенок из человеческой книжки жался к своей кошке-маме. Мы тогда гадали: как это – холодно? Будто кто-то водит по коже чем-то острым? Или это призраки пугают, вот котенок и дрожит, а к маме жмется, чтобы не так страшно было. Даже слово странное: хо-ло-дно.
Будто выдох, нота и падение камня тянутся друг за другом. Узнав это слово впервые, мы повторяли его с упоением, с радостью, будто заклинание. Громко выкрикивали, бегая друг за другом. Шептали на ухо. Писали пальцами в воздухе.
Но так и не смогли понять.
Ветер ходит меж деревьев, как черная тень, и они скрипят, полые и безжизненные. Хватаются друг за друга скрюченные ветви, будто ищут поддержки, но ветер прорывается, разбивая пальцы-ответвления на части. Над макушками, обвивая вершины стволов, будто облако, висит темнота. Все, что я вижу, когда решаюсь повертеть головой, – это ровные черные линии деревьев. Лес не имеет ни конца, ни тропинки. Зашелестев прелыми листьями, я подтягиваю ноги к груди, упираясь коленками в подбородок.
Мои коленки острые и похожи на сосульки. Елирино плечо такое же, но я не отстраняюсь, потому что два плеча, прижатые друг к другу, чуть меньше дрожат, будто между ними появляется тонкий слой тепла. Сидя, сжавшийся, в переплетении своих собственных рук и содрогающийся так, будто каждая мышца и кость ходит ходуном, я понимаю холод.
Не могу описать словами, но нет ничего, что я бы сейчас понимал яснее, чем ледяной покров, заставляющий кожу покрываться пупырышками.
– Помнишь, Бурчало рассказывал про ангела, который умер? – упрямо говорю я, пряча сложенные ладони между бедер. – Он подлетел слишком близко к луне, она опалила крылья, и…
Елири вздыхает. Выходит что-то типа "хо", половинки слова, и я чуть не продолжаю. От пронизывающего ветра болит голова.
– Это не ангел был, а человек. Его звали Икар. И он подлетел не к луне, а к солнцу, – Елири наставительно поднимает было вверх палец, но тут же прячет его обратно в кулак. – Меньше надо на уроках в страшный суд играть.
Эх, а я-то ее развеселить пытался. Елири обычно так смеется с моей неучености, а тут нахмурилась. Выходит, холод хуже любого демона? Я примирительно бодаю ее плечом.
