11.08.2009 (вторник, день)
Итак, уже третий день, как я в этом грустном заведении. Привез меня сюда Филидор, и положили меня, как это ни грустно, в ту самую палату номер один, о которой я отзывался в предыдущем произведении исключительно в багровых тонах.
И вот там поселился и я.
Все, в принципе, оказалось так, как я и предполагал.
Привязывают к кровати, дверь закрыта, кормят как зверей, внося в комнату поднос.
Первый день я пролежал в обычной тоске, народ в палате (так и хочется написать – «камере») был что-то очень громок, и только те, кто был в тусклой алкогольной коме, – тускло молчали.
Поводом для насмешек был тихий человечек (своеобразный тип Акакия Акакиевича – алкоголика) со странной фамилией – Сидоров.
Мои добрые товарищи по палате придумали ему дружеское прозвище – Царь зверей.
Он какой-то деревенский, в смысле – колхозный, но настоящее его призвание иное – санитар-любитель.
Когда я в первый раз после капельницы открыл глаза, то сразу увидел перед собой расплывчато-доброе лицо Сидорова.
– Может, пить хочешь? – с тайной надеждой спросил он.
– Да нет, спасибо, – пересохшими губами ответил я.
Потом он с живейшим интересом наблюдал за движением жидкости в капельнице, и когда осталось капель восемьдесят семь и нужно было привешивать иной пластиковый пакет с очередной гадостью, он бросился к двери и с тревогой в голосе стал звать медсестру.
Прервался вчера, потому что писать в таких условиях невозможно.
Пишу я это уже в палате номер два, куда меня (слава кому-то там из пантеона) перевели в понедельник вечером.
Там писать было невозможно из-за практических причин: там не дают ни ручек, ни карандашей (очевидно, чтобы пациенты случайно не поранили друг друга), ни телефонов, ни часов и так далее, там у нас отбирают все, даже одежду, выдавая взамен кальсоны, тоненькую белую рубашку из какого-то простынного (кто-нибудь вроде Казановы написал бы, просто из одного упрямства – «льняного») материала с грустным треугольным вырезом на груди, и – по желанию, если вдруг человеку станет холодно – шерстяную рубашку с символическими квадратами разных цветов.
Во второй же палате – три наркомана, один старый зэк и так далее.
Шум стоит жуткий, часов до пяти утра.
Но, как любил говорить Ахимас Вельде – как там это будет по-немецки – итак, все по порядку.