Ты слышал, говорят, у нас дочка главного лежит?
Ну, лежит и лежит, – без всякого интереса отозвался я.
Говорят, красавица, вроде моделью работала, – не унимался Пашка.
Слушай, Паш, тебе что, заняться нечем? – разозлился я. – Иди вон… да хоть в реанимацию, посмотри как дела у этого, как его, ну, которого вчера прооперировали.
Иду, – обиженно обронил Пашка.
Умница, красавица, модель, – шептал я себе под нос. – Да какое, мне, собственно, дело?
Старков, тебя к главному вызывают, – раздался из динамика голос секретарши.
«Ну, вот и нет никакого дела», – зло думал я, спеша по коридорам на зов «самого».
А, Вадим Павлович, наслышан, наслышан, – главный отвлекся от созерцания грандиозного вида, открывавшегося из панорамного окна, протянул руку.
Вы уже, вероятно, осведомлены. – Он выдержал паузу, отвернулся к окну, вздохнул. Видно было, что слова давались ему с трудом. – Дочь больна. Вы блестящий хирург, наш лучший хирург, – он сделал ударение на слове «лучший». – Я хочу, чтобы оперировали вы, – он обернулся, взглянул в глаза.
Сделаю все возможное.
Другого ответа он и не ожидал.
Я сразу же направился к ней. Лучшая клиника, лучшая палата, лучший хирург. Она спала. Лысая голова покоилась на подушке. Дыхание тяжелое, прерывистое. Я вздохнул. Смерть уже пометила жертву: иссушила тело, заострила черты. Здесь я бессилен. Я тихонько прикрыл дверь, чтобы не разбудить больную. Взяв у медсестры историю болезни, побрел в ординаторскую.
Ну, что он хотел? – Пашка отирался в ординаторской, явно поджидая меня.
Паш, отстань, не до тебя, – устало обронил я.
Как это отстань?! – возмутился он. – Как будто каждый день главный к себе вызывает.
Я молча протянул историю болезни, не было никакого желания отвечать.
Лилия Анатольевна Леднева, – вслух прочел он. – Двадцать четыре года. Везет тебе, Вадька, – присвистнул он. – Красивая?
Не знаю, – нехотя отозвался я.
Ну, ты даешь?! Ты хоть к ней заходил?
Заходил.
Ну?
Баранки гну, – передразнил я.
Вадик, ты блестящий хирург, – завел Пашка старую песню. Я уже не слушал. Усмехнулся про себя. Если бы ты только знал, Пашка. Я не был блестящим хирургом. Просто я знал.
Это началось давно, еще до школы. Мама ругалась с соседкой напротив – злобной старушенцией с вечно тявкающей собачонкой.
Тетя Вера, опять ваша Мотька на наш коврик нагадила. Да сколько можно? – возмущалась мама.
