Вениамин был глубоко несчастным мужчиной. Или же он легко поддавался влиянию погоды. А поскольку в его родном городе, в котором он родился и жил до сего дня, были дожди едва ли не ежедневно, он чувствовал себя несчастным так же часто.
Однажды он пошел к психологу и убедился, что все они шарлатаны. Тот авторитетно и раздражающе высокомерно записывал что-то в пухлый блокнотик, поправляя очки с толстыми стеклами, что съезжали по его носу картошкой. На белой рубашке, немного выше сердце, было пятно от кетчупа, которое психолог пытался затереть, но лишь размазал.
У него были грустно опущенные глаза.
Практически весь час сеанса Вениамин злился на психолога, но в конце, когда вручал деньги ему внезапно стало до омерзения жаль этого мужчину. Как когда смотришь на бродячую собаку с перебитой лапой.
От того с кабинета он выходил с неприятным послевкусием. Задаваясь вопросом, как этот врач может помочь кому-то, когда сам окружен аурой безграничной печали.
Дома его ждала Магдалина. Он не сказал ей, что пойдет к психологу. Почему-то ему казалось, что это её расстроит. Как будто, то что он чувствует себя несчастным – это упрек в её сторону.
Но его жена была, наверное, слишком умна и проницательна. Как по его мнению – это было печально для женщины. Глупышкам проще быть счастливыми. Взять хотя бы для примеру Вику – младшую сестру Магдалины.
Та была хорошенькой и абсолютно полностью глупой. И Вениамин был уверен, что не помнит ни дня, когда та была одинока. Девушку всегда окружали мужчины готовые преподнести ей едва ли не весь мир на блюде. А она принимала это как должное.
Вика никогда бы не заметила тревожность на дне глаз мужа, слишком увлеченная собой. Она так уверенна в себе, что никогда бы не допустила мысли, что мужчина рядом с ней может быть несчастным.
Когда он вернулся домой, в квартире был полумрак, Магдалина не любила яркий свет. Девушка сидела на кухне. Окно в их единственной комнате было полностью распахнуто, как и все двери. Из-за ветра полупрозрачные шторы взлетали и колыхались.
В квартире было прохладно, но казалось Магдалина этого не чувствовала. Она подтянула к себе ноги, сидя на неудобном кухонном стуле. Она была лишь в большой белой рубашке, та висела на ней едва ли не мешком и доходила до середины бедра.
На столе стояла полная прозрачная пепельница, а девушка читала книгу, щурясь из-за полумрака. Она подняла на него глаза, вглядывалась в его лицо, казалось, лишь пару мгновений, а уже собственные черты исказились грустным осознанием. Она не сказала ему ничего, но в темноте и тишине квартиры звучало едва ли не церковным колоколом, что Магдалина все знает и понимает.
