В детстве мы с отцом часто ездили на рыбалку к лесному озеру. Места там живописные: повсюду зелено, разнотравье. Солнышко едва пробивается своими лучами сквозь ветвистые кроны деревьев. Тихий птичий щебет – услада для ушей. Сидишь вдыхаешь ароматы спелой брусники, что растёт неподалёку да отгоняешь мошек.
Однако мне никогда это всё толком не нравилось. И дело не в отце, хотя в юности у нас случались разногласия. Наверное, дело в том, что ребёнком мне хотелось резвиться, носиться где-нибудь по поляне, а отец вечно ворчал:
– Ты всю рыбу распугаешь!
Куда там с ним до веселья! Сидит угрюмый, усатый. Не шелохнётся. И мне приходилось вместе с ним. Рыба меня мало интересовала. Как она вообще может заинтересовать, если ты её не ешь и вообще тебе её жалко?
Мальцом я не мог даже далеко отойти от папы. Хотя было у меня любимое развлечение – незаметно спрятаться в высоком камыше и замереть. Иногда, конечно, приходилось долго так высиживать, однажды я даже уснул. Но рано или поздно отец всё равно хватился бы меня и пошёл искать. Обязательно всегда находил, весь такой злой, красный от натуги, кепка в клеточку набекрень. Кустистые брови съезжались на переносице, закрывая маленькие глаза. А мне смешно было. Смешно даже тогда, когда он отвешивал мне пару оплеух за непослушание.
Матушка однажды призналась, что отец просто очень переживал, боялся за меня. Только чего бояться? Ну что со мной такого могло случиться на озере?
Даже став старше и превратившись в подростка, я не начал испытывать интерес к рыбалке. Нехотя собирал червей, налаживал спиннинг, упаковывал всякую снасть в багажник старой шестёрки. Зато я обрёл больше свободы. Теперь, если мне хотелось удрать в лес, отец лишь рукой махал. Даже не поворачивался в мою сторону, а продолжал, не мигая, вглядываться в пластиковый конус поплавка.
Так что я со спокойной душой уходил, куда заблагорассудится. Конечно, не слишком далеко, а то не ровен час легко можно было заблудиться. Сперва я делал такие вылазки осторожно, из любопытства. Минут на пятнадцать, а потом раз – и со стучащим бешено сердцем в груди, зажмурившись, возвращался к бате. Затем у меня появились маленькие, но цели: большая ель, три сосны, кусты брусники. Однажды я даже заставил себя пересилить непонятно откуда взявшийся страх и набрать целое маленькое ведёрко, пообещав его потом отдать маме. По дороге домой я, разумеется, всё сожрал. Но после того случая всегда стал собирать бруснику или чернику, которая тоже росла неподалёку.
