Колючий снег намело даже под одежду, в тепле сразу же закапало на половицы. До закрытия не так много времени, хорошо бы сегодня досмотреть оставшиеся книги. За последние недели ко мне тут привыкли, можно оставить пальто сохнуть в подсобке и без лишних вопросов спуститься в запасник.
Часть личной библиотеки после конфискации перевезли в этот букинистический магазин и, видимо, спрятали от греха. Под полукруглыми сводами иду в чащу стеллажей, до самого конца подвала.
Из этой темницы немые свидетели почти никогда не попадают наверх, разве что по запросу. Ко многим не прикасались десятилетиями, как-то даже неловко тревожить их своим присутствием.
Каждый том нужно осмотреть, проверить каптальную ленту под корешком – может, что-то спрятано, пролистать все страницы, просветить ультрафиолетовым фонариком – вдруг наткнусь на тайнопись. Заметки на полях, записки между страниц, подчеркнутые фразы в тексте – шанс найти рукописи, уцелевшие при обыске. Мои клиенты будут рады любой зацепке.
Не так давно ко мне обратились эмигрировавшие родственники человека, судьбе и творчеству которого посвящена моя жизнь. Они надеялись найти дневники, рукописи, неизданные ранее тексты для публикации на правах наследников. Поиски привели меня сюда.
Пока среди текстов на европейских языках, стихов средневековых поэтов в оригинале, словарей и исторических трудов не встретилось ни одной подсказки. Разномастные тома стоят плотно, достаются с трудом, пыль чернит перчатки, страницы разлипаются неохотно. Монотонный труд – в ожидании разгадки, азарт расследования посреди книжной пыли. Тишина не давит, тени за спиной не мерещатся, это вообще лучшая работа в мире, только бы чуть-чуть повезло…
Что-то новое. Обложка без названия, черно-белые фотографии без подписей, череда незнакомых лиц… И портрет хозяина этих книг, исчезнувшего семьдесят лет назад.
***
Так торопилась, что пролетела мимо продуктового, а хлеб как-то подозрительно попахивает… Ладно, обойдусь чаем. Не терпится изучить находку.
Домой книга прибыла спрятанной за пазухой от метели, и раза два казалось, что стучит не мое, а ее сердце. Теперь она примостилась на туалетном столике у зеркала – на письменном столе от бумаг и так нет места.
