Косой свет лился сквозь широкое полуциркульное окно, теплыми бликами падал на лестницу, янтарем касался тела лежащей на ней девушки. Будто соревнуясь с ласками любовника, он скользил по атласной коже, выставляя напоказ всю прелесть фигуры. По-девичьи упругие груди соперничали с башнями собора – столь же острые, как шпили, напряженные соски высокие, идеально вылепленные, словно творение зодчего. Алая ткань – один из храмовых покровов – ярко контрастировала с молочной белизной живота, мягкими складками обвивалась вокруг члена мужчины, спазмами удовольствия сотрясавшего тело девушки. Придерживая ее за согнутые в коленях ноги, он безжалостно вторгался в мягкую плоть, насаживал на вздыбленное желанием достоинство так, что любовники становились единым целым.
Девушка тяжело дышала и, изгибаясь, стремилась навстречу мужчине. Рот приоткрылся; по животу стекали капельки пота. Любовник, тоже еще юный, по виду не старше двадцати, усилил напор, закинул девичьи ноги себе на плечи. Храм огласил тихий стон, когда пальцы впились в нежные округлые ягодицы, легкой болью усиливая наслаждение от быстрых глубоких толчков.
Казалось, член задался целью разорвать или пронзить насквозь, но вот мужчина, в последний раз качнув бедрами, извлек из подруги обмякшую плоть. На ней блестели молочные брызги, точно такие же оросили бедра и темный треугольник волос девушки. Она тяжело дышала, все еще содрогалась, выгибалась в такт недавним движениям, опираясь ногами о ступени, пока, наконец, не замерла, широко распахнув глаза.
Иссиня-черные пряди упали на грудь, покрытую капельками пота.
Девушка не шевелилась, утомленная любовной игрой. Она длилась несколько часов, во время которых Хлоя не раз познала блаженство. Священник оказался затейником и с готовностью согласился преступить мораль. Масло помогло согрешить прямо под фреской с единорогами, которых, по поверью, могла приманить только девственница.
Хлоя вспоминала сладостные минуты близости, приятную тесноту, легкий привкус боли, делавший наслаждение еще острее, гладкий ствол любовника, казалось, созданный для ее нежной плоти, и насмехалась над родными. Они наивно полагали, будто она молится. Со священником Хлоя могла заниматься, чем угодно, только не беседовать о Боге. Сегодня она надела самое скромное закрытое платье, укрыла от посторонних глаз лицо вуалью и, как всякая благородная дама, отправилась на покаяние. Его надлежало совершать ежегодно, но Хлоя каялась гораздо чаще, не всегда в храме – в постели тоже удобно. Священник умел превратить обыденный акт в запретное и оттого волнующее действо. Хлоя никогда не оставалась неудовлетворенной, любовник неизменно доводил ее до полного изнеможения. Пожалуй, лучший мужчина в ее жизни, а их насчитывалось немало, если бы родители узнали сколько, прокляли. Девушке ее происхождения надлежало блюсти целомудрие до свадьбы. Увы, Хлоя им не дорожила и лишилась при первой возможности.
