Я перестала любить воскресенья в четырнадцать, когда отец, вдруг возомнивший себя хорошим, стал забирать меня. У него давно была новая семья, включая умницу-жену и прелестное дитя по имени Марк. Оставив нас, ему, взрослому мужчине, недолго пришлось мучиться в одиночестве. Вторая свадьба случилась через месяц после развода.
Мне тогда было девять. Я носила каре и светящиеся кроссовки, играла в куклы и засиживалась допоздна с «Гарри Поттером». Ну или думаю, что была такой. Все же я мало что помнила из того периода. Только одно прочно врезалось в память. Мама и ее слезы. Точнее, их отсутствие. Это я могла робко под покровом ночи и одеялом поддаться печали, жалея потерянное счастье. А будущее определенно виделось мне в серых тонах. Она же – ни разу. Я замечала, как тускнели ее глаза, вспомни я что-то из прежней жизни, но не более. Спустя мгновение она вновь улыбалась и принималась заниматься привычными делами. Думаю, готовка и суета по дому успокаивали ее. Как и то, что она не осталась одна. У нее была я.
Все эти годы мы жили вдвоем. Беды, несчастья, плохие оценки, безденежье – все пополам. А все хорошее порознь. Хотя нет. Мама делилась робкими попытками со мной. А я… Я свою радость замалчивала. Потому что быть безмятежной и беззаботной казалось мне предательством.
Но мама была сильная, а значит, и я не имела права на промахи. Или имела, но должна была тщательно их скрывать. Как вы поняли, я за второй вариант. В двенадцать я впервые закурила, в тринадцать попрощалась с девственностью, а в четырнадцать отец вспомнил, что я пробный ребенок, и на мне стоит потренироваться. Тогда-то он и объявился.
Мама была против. Но ограничить наши встречи не могла. По закону, если отец не лишен родительских прав, значит, я обязана подчиняться. Ну или как-то так. Я не вникала особо.
И теперь каждое воскресенье ровно в 10-00 за мной заезжает безупречно чистый в любое время года черный рендж. И как он не брезгует парковаться в нашем дворе?
Ах да. Я уже говорила, что ненавижу воскресения?
