Отец Павел, мой старый учитель и духовник, принадлежал к числу тех боголюбцев, что в послевоенные годы сошлись в лавру преподобного Сергия Радонежского. Батюшка был принят в число братии в самом начале пятидесятых, а подвизался с монахами, принявшими постриг еще до революции.
Человек по природе немногословный, внешне казавшийся суровым, отец архимандрит совершенно менялся, когда начинал рассказывать о том времени. Корю себя: почему я ничего не записал? Конечно, многое забылось, но кое-что я все-таки помню.
– Среди братии подвизались у нас и очень старые монахи, – вспоминал отец Павел. – Хотя, наверное, правильнее будет сказать не старые, а духовно опытные. Подвижники, вошедшие в высокую меру, отличаются от остальных. Человеку, с ними не знакомому, они могут показаться даже какими-то странными. Обычные нормальные люди так себя не ведут.
Например, был у нас отец Мефодий, большой любитель и знаток «Добротолюбия», с этой книгой он практически никогда не расставался. Куда ни направляется, книга у него всегда под мышкой. Чуть выдалась свободная минутка, глядишь, он уже книжку свою листает. Попросишь его почитать из наставлений древних подвижников, а он радуется, что кому-то это интересно, и готов рассказывать часами.
Прознали про нашего отца Мефодия семинаристы. Периодически им давали задания – исследовать писания авторов «Добротолюбия». Чтобы такую курсовую написать, всю книгу перевернуть придется, а студенты – они и в семинарии студенты. Кто-то им посоветовал обратиться к нашему батюшке Мефодию. Тот счастлив, люди хотят знать о практике монашеского делания. Все свободное время отец Мефодий щедро делился своими знаниями с молодыми людьми, давал им ссылки, подсовывал авторов. Так все задания за них и переделал. Один хитрец напишет, потом другому по эстафете батюшку передает, а тот как ребенок.
Узнал об этом наместник. Вызвал отца Мефодия и строго-настрого запретил тому общаться со студентами. Те хоть и прослышали о запрете, а все продолжали умолять батюшку о помощи. Куда тому деваться, вот и посмел ослушаться грозного отца архимандрита.
Но, как говорится, Бог шельму метит. Возвращаясь из студенческого общежития в кельи, отец-ослушник со своей книгой лоб в лоб столкнулся с начальником. Попался – и сразу бух тому в ноги: «Прости, батюшка, нарушил я твой запрет». Отец наместник распалился не на шутку, не удержался и назвал нарушителя гадом. Ах, мол, гад ты этакий! Но простил.