Здесь я поднимаю вопросы, на которые нет однозначного ответа. И поэтому слишком глубоко я не советую в это погружаться. Мне, как автору, за это немного неловко. Но этот мир, воссозданный мной, серый и тяжелый, как палладий, имеет право на существование. Это моя самотерапия с привкусом помощи незнакомым мне или кому-то из тысячи хорошо мне знакомых.
Я увидел немного неба, и теперь почти всегда молчу. Вчера за день выкурил две пачки – не рекорд, но снова нехорошая тенденция намечается. Только будучи раздраженными табачным дымом легкие могут свободно вдыхать.
Вдыхаю. Перед глазами открываются двери. Двери лифтов в Красноярске, Сургуте или Москве везде одинаковы. А может в Хабаровске? Грустный город, которым никто не занимается. Негры из 90-х убеждают меня, что все мы умрем, несмотря на то, что кому-то из нас пришла зарплата, на которую мы можем купить веселья. Зарплата от тех, кто давно нас съел уже и переварил. Зарплата от тех, для кого эти тридцать тысяч – лишь плевок вникуда. А мы тут о надгробиях для предков, и о надгробиях для потомков. А эти, с прибылью, о своем сьюте. Уже давно ничего не надо? Понимаю. Вырезать всех из души, словно ты солдат под присягой – так проще. Снять с себя ответственность за всех родных – так проще. Заплатить? Нет. Заплатить картой? Дважды нет. Кость творца очень близко. Кость такого же смертного – нет. Она очень далека. Она эфимерна. Все вокруг шутят. Никто ничего не чувствует, кроме тебя. А люди иные любят нервы щекотать. А тут такие, как мы, выдумываем. Господь всех спасет в любом случае. И вас, и меня. Даже если вы ни во что и не верите.
Сарказм, скажете? Ну да, он самый. Но раз вы его прочитали полностью, значит, не пропащий. И много чего слышали и видели. И вам стало интересно, чем все закончится вот здесь? Так слушайте. Закончилось оно чем-то невнятным, как и в реальной жизни, но в то же время очень многим. Если начать вдумываться, конечно. Если не начинать, то это лишь бездарность. Но мы попробуем. Авось что-то и выйдет.
***
Для кого-то 98-й, а для кого-то 08-й. Тот, кто у власти, тогда еще не устал. Была надежда на то, что сверху нас, заблудших, но не пропащих, поправят. И нашим родителям помогут. Наступил две тысячи пятнадцатый. Такой же безнадежный, если честно, но мы его видели крепче. Нам казалось, что мы сами все сможем, пока не началась реальная жизнь.
