Марк. Театр. Прошлый век.
Однажды, давным-давно, мне выпало счастье быть свидетелем разных забавных историй. Персонажи этих историй были люди театральные. Марк например, – театральный художник. Это главный виновник всех историй, можно сказать герой! Невысокий, крепкий Марк воображал, что похож на Наполеона, любил предъявлять для сравнения его портрет, и считал, что внешняя схожесть обуславливает и схожесть внутреннюю.
Вот добрый, милый Марк, насупив брови, стоит привалившись спиной к косяку и сложив на груди руки. Он озирает свои театральные владения, армию деловито снующих работников, и улыбка рвется наружу, но он, морща губы, держит её крепко, и выпускает только наедине, запершись в мастерской, набитой всяким хламом, которую он звучно именует кабинетом. Там он потирает руки, хлопает в ладоши, смеется, поет и клеит что нибудь вонючим клеем…
Или Ольга… умела она пошутить! Ах, Ольга! Белые волосы волнуются от всякого дуновения! Не будь у нее азиатских раскосых глаз, неожиданно ярко голубых, всякий принял бы её за альбиноса. Во всяком случае, вслед ей всегда оборачивались.
Еще – Борис! Он – режиссер и художественный руководитель театра. Большое, красивое тело, голова, знакомая всем по изображениям греческого бога Зевса. Ног у него нет. Все давно к этому привыкли, и не замечали их отсутствия до того момента, когда ему надо было куда-нибудь отправиться. Тогда он цеплял протезы, и тут же все люди в его присутствии чувствовали себя по меньшей мере лилипутами, – так он был велик и высок.
А незабвенная Наталь Санна Шмидт, – полная красивая еврейка, и наверняка, именно с нее когда-то писали живописцы своих Эсфирь, Юдифь и Руфь. Она преподавала студентам историю литературы, театра и искусств. С копной черных волос, вся такая круглая и вальяжная, одним своим присутствием она вселяла уверенность в то, что мир устроен красиво и правильно, и в этом залог незыблемости мироздания. Она часто курила, стряхивая пепел в изящную карманную пепельницу, поэтому с концом зимы её лекции и занятия перемещались в сквер, парк, двор или берег реки. Если в её присутствии происходило что либо «некрасивое», она приспускала очки, поднимала брови и произносила глубоким низким голосом: «То есть?» Тут же все приходило в надлежащий вид и спокойствие восстанавливалось. Её обожали.