Туман.
Туман подкрадывается как хищник, на мягких рысьих лапах.
Никогда не привыкну к туману, хоть и прожил всю жизнь в Сконе. Сконский туман превращает людей в невидимок.
Было девять часов вечера 11 октября 1993 года.
Туман натянуло с моря. Он спешил домой в Истад, успел проехать Брёсарпские холмы – и уткнулся в белую муть.
Ему сразу стало страшно.
«Я боюсь тумана… Не тумана надо бояться, а того, из Фарнхольмского замка. Дружелюбный, вежливый… а чего стоят его жутковатые подручные! Они все время скромно стоят в отдалении, стараясь, чтобы лица были в тени. Надо не о тумане думать, а о нем, об этом человеке, о том, что я теперь про него знаю, о том, что прячется за его приветливой улыбкой, за его репутацией безупречного гражданина, примера для подражания. Его-то и надо бояться, а не тумана, ползущего с Ханёбуктен. Особенно сейчас, когда я понял, что он в состоянии без малейших колебаний убить человека, вставшего на его пути».
Он включил дворники. Он не любил ездить в темноте – в игре света фар на мокром асфальте почти невозможно заметить то и дело перебегающих дорогу зайцев.
Как-то раз, лет тридцать тому назад, он задавил зайца. Это было весенним вечером, по дороге на Тумелиллу. Он до сих пор помнил, как изо всех сил давил на педаль тормоза, помнил мягкий глухой удар. Он вышел из машины. Заяц лежал чуть позади, судорожно дергая задней лапкой. Тельце зверька было парализовано, глаза его, влажные круглые его глаза неотрывно смотрели на своего убийцу. Он заставил себя найти у обочины камень, зажмурившись, прикончил зайца ударом по голове и, не оглядываясь, пошел к машине.
Эта картина часто возникала перед ним – глаза зайца и ритмично дергающаяся лапка. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать неприятное воспоминание.
Нечего бояться зайцев, задавленных тридцать лет назад. Бояться надо живых, и не зайцев, а людей.
Он поймал себя на том, что все время поглядывает в зеркало заднего вида.
«Я боюсь, – снова подумал он. – Только сейчас я понял, что я – беженец. Я пытаюсь убежать от того, что, как я теперь знаю, скрывается за средневековыми стенами Фарнхольмского замка. Теперь я знаю… и они знают, что я знаю. Но как много я знаю? Достаточно ли, чтобы они всерьез испугались, что я нарушу клятву хранить тайны, данную мной много лет назад, когда я получал диплом адвоката? В те давние времена, когда эта клятва еще имела какое-то значение, когда она была святой обязанностью любого юриста – никогда не разглашать тайну, доверенную ему клиентом… Есть ли у них опасения, что у старого адвоката пробудится совесть?»
