Дверь была открыта, в коридоре – свалка. Наметанным глазом он оглядел ее. Рожок для обуви? Повертел в руках.
В кресле сидела Яло и тыкала в мобильник. Бедра обмотаны шарфом.
– Привет! – Он оглядел комнату. Понял, что всё еще держит рожок, положил его.
Яло подняла глаза:
– А, Сережа… – Она тоже называла его Сережей. – Чай будешь?
Она пошла на кухню, он продолжал разглядывать комнату. Сервиз на месте. Потрогал абажур над головой, запахло пылью. В кухне засопел чайник.
Яло стояла у плиты и грела ладонь над паром. Стала поправлять шарф на бедрах.
– Как дела? – спросила, глядя на чайник.
Чайник уже пускал молочный пар.
– Дела – у прокурора…
– Слей это. – Сунула ему чайник со старой заваркой.
Снова коридор, горы обуви. Носик чайника слегка отбит, но это не трагедия. Тоже пригодится.
Ощупал стену в поисках выключателя. Вспомнил, как приносил сюда стульчик, снимал тапки и вставал, чтобы дотянуться. Снимать тапочки его приучила Баболя.
Зажглась лампочка в самодельном абажуре, он помнил, как Баболя его делала, а он стоял возле стола. Внутри ванной тоже было как раньше. Сидушка с натянутым на нее вязаньем. Щетки с окаменелыми комочками пасты. Узнал свою, маленькую.
Яло курила на балкончике.
Отложила сигарету, заварила ему чай.
– Как она? – спросил, грея ладонь о чашку.
– Сейчас увидишь.
Он поднес чашку к лицу и погрел ею губы. В квартире холоднее, чем на улице.
– Пойду скажу, что ты пришел. – Яло поднялась. Пока он ходил, она причесалась, исчез шарф. Ей где-то двадцать три. Как и его второй жене, теперь уже бывшей.
– Она не спит?
– В шесть просыпается. – Яло зевнула. – А потом у нас утренние процедуры.
– Думал, еще спит.
– Говорю, в шесть, а иногда в пять. Плохо слышать стала.
– А что с отъездом?
– Что – с отъездом? Пока жива – какой отъезд? На днях что заявила? «Пока не свозите в Ленинград, не помру, буду вас мучить…» Налить еще?
Он пододвинул чашку.
– Я говорю ей, – Яло подняла чайник. – «Куда тебя такую везти, в какой Ленинград?..»
– А кровать?
– Что – кровать? На месте, блин, куда ей деться…
– Вну-у-ча! – донеслось из спальни.
– Че-е-его?! Ну че-е-его тебе?!
Голос Баболи был тем же, без перемен.
– Вну-у-ченька!
– Не слышит, блин, тетеря. – Яло плюхнула чайник, крышка покатилась, он успел поймать.