Мой окурок затухал в темноту. Она стояла рядом и улыбалась, что я такой же балбес, каким был до этого неловкого момента, когда мы снова видим друг друга, мы рядом. «Ваня, ну, ты чего…». Ее слова разносил звонкий смех по всему двору и, наверное, даже старая тетя Клава чертыхалась у окна. У тетки, должно быть, осталось это пятнышко на лице.
– Вань, ты че молчишь.
Я улыбался. В ее глазах искрились фонари нашей улицы.
– Вань, ты надолго? Не вздыхай!
Мы никуда не торопились. Я представлял, что в мутном небе видны звёзды, и у меня получалось, потому что в тот момент они были будто осязаемы. Ее подъезд встретил той же прохладой. Она прощалась ласково, как довольная кошка. И думала не увижу, что потом пошла в метро. Но мне было приятно увидеть старые места. А где ты живешь, Света, где ты теперь живешь, не мое дело. Так ведь? Спрашивал самого себя.
Я ещё долго бродил по улицам. В них что-то есть, в этих фасадах, что-то, что останется после нас. Эти же геометрические формы станут прибежищем для других. Странно, но человек не выбирает, что полюбить. И мне все это очень любо.
С утра пораньше навестил мать. Тетя Клава бывала у нее часто, судя по чистоте. Мелькнула мысль, что и Светка, наверное, приложила руку, но вспомнив ее походку в метро… Некогда было.
Родные инициалы на плите. Сухие ромашки. Крест дубовый. Дорогие нам люди, они уходят, а мы все равно их навещаем.
Слышь, мамка. У нас в части один историк служил. Учёный парень. Он мне рассказал, что раньше людей сжигали. Язычество, все дела. А правды больше. Понимаешь? Не хочется мне с плитой кукарекать. Имя твоё читать.
Что-то еле ощутимое кольнуло в груди, и исчезло. Давно это было. Мать, ты была бы рада, наверное, меня видеть. А я вот, не рад. Мой окурок робко вкопался в землю рядом с могилой. Когда-нибудь мой черёд. Я ещё с полчаса вглядывался в инициалы. Потом ушёл. Пачка кончилась.
Говорят, что земля с кладбищ – плохая примета. По мне самая, что ни на есть, хорошая. Такая земля реще всего бьет по уху, напоминает о жизни. А эти памятки – самые необходимые человеку.
В электричке звучал баянист. Я сунул ему сторублевую. Хороший мужик, старый, глаза светятся. Наверняка, многое прошёл. Глядишь, и мой батя бы так же поигрывал, если бы жил. Музыкант. Так, твою ж, иногда за душу берет.
