И так она с этой банкой стояла, что жалко стало, или неловко, или просто хотелось скорей к телевизору. Мяч летел, кричала толпа на трибунах, месилась под стремительным жёстким бегом трава – а тут в банке помидоры, домашние. Взял и крутанул пошарпанную крышку до хлопка. Открыл.
– Спасибо, Васильич. Что я бы без тебя делала.
Просеменила бочком к приоткрытой, обитой тёмно-красным дерматином двери: махровый клетчатый халат и ноги в резиновых шлёпанцах. Пахнуло от тёмной прихожей, из скрытой дальше кухни, мягким и томлёным, чуть солоноватым. Пюре, наверное. На жирном молоке или сливках.
– Не за что, Савельевна, не за что.
– Огурцы, – прокомментировал он.
– Солёные-то огурчики. Я вот тут что подумала…
Она заспешила обратно, пропала: качнулась нафталиновая шуба в коридоре, скрипнул выскобленный, выцветший старый паркет. Глупость выходила: послушно ждать на продуваемой холодным сквозняком площадке. Огурцы ровно выстроились в трехлитровой стеклянной пузатости – как торпеды.
