У городской окраины, лицемерно-дружелюбно прислонившись оградой к ветхим домикам, находилось старое городское кладбище. Лет двадцать назад на нём прекратили захоронения, и вскоре оно укрылось от взглядов прохожих раскидистыми кронами лип и клёнов. У побелённого известью кирпичного забора, тщательно скрывая кресты и обелиски, колыхалось на ветру зелёное море черёмухи; белые брызги её цветов ожесточённо бились о выщербленное от дождей ограждение. Летом густая сочная листва поглощала солнечный свет и тепло, оставляя кладбищенские аллеи в скорбной тенистой прохладе. Однако осень дерзко и неумолимо сдёргивала с деревьев уставшие от жаркого лета тёмные, погребальных тонов листья, и казалось, непроницаемая завеса тайн смиренно опадала на сырую землю, обнажая лишь одну очевидность, – погост подчёркивал неотвратимость того, что должно произойти с каждым из нас. Затем зима пуховым одеялом с одинаковой аккуратностью укрывала как убогие холмики бедняков, так и помпезные могилы зажиточных горожан. Невзирая на времена года здесь всегда – вернее, почти всегда – царили тишина, мудрый покой, свобода от порывов и страстей, столь привычных и даже закономерных по ту сторону ограды. Жизнь кладбища была независима от окружающего мира и постоянно пребывала в своей загадочной отрешённости.
Погост был даже не старым, а старинным. Среди скромных и невзрачных могилок попадались массивные, покрытые зеленовато-грязным мхом, гранитные, а то и мраморные надгробья, большей частью покосившиеся. На забвенных обелисках едва ли читались стёртые временем имена и даты усопших. В зарослях бузины и чертополоха прятались несколько склепов – приземистых строений из бурого кирпича с чугунными дверями. Некогда здесь были цыганские захоронения, но потом их разграбили лихие люди, и кладбищенское начальство велело наглухо заварить двери. Жившие возле погоста утверждали, что иногда по ночам они слышат грохот массивных металлических затворов. Потревоженные ли это духи ромалов негодуют, либо пьяные бродяги куролесят – уточнять никто не решался.
Городские власти, не сумев найти другого подходящего места для захоронений, убрали с одной стороны забор, продлив территорию юдоли теней ещё на километр. Таким образом, погост разделился на две части: старую, где лишь изредка, по особому разрешению (предполагавшему солидную взятку) городской администрации, более значительные покойники находили последний приют рядом с могилами своих родственников; и новую, расположившуюся на месте огромного пустыря, на котором хоронили простолюдинов.
