"Смерти, дети, не бойтесь.
Ни войны, ни зверя.
Исполняйте дело мужское,
как Бог положит"
Владимир Мономах.
Вспомнил фронтовую историю, услышанную мною от своего деда. Господи, как жаль, что я их помню так мало! Как жаль, что не расспрашивал его о них. Не старался их запомнить или записать. Сейчас понимаю, что они, эти истории, больше нужны именно мне, чем тогда были нужны ему. Да только вот поздно я спохватился, не стало Деда,– помер и он.
Бескрайние донские степи. Душное лето сорок второго года, июль. Жара вокруг, просто несусветная! Силы Степного и Воронежского фронтов откатываются к Сталинграду. Сплошное, повальное отступление. Бегство!
Мой дед, командир саперного взвода. Тогда он был молоденьким лейтенантом, который вместе со своей частью шёл в хвосте войск. Они минировали отходы, на вверенном им направлении. Мимо проходили отставшие, самые обессиленные, сильно потрёпанные в боях бойцы. Большинство из которых, еле волочили ноги. Того мужичка, он тогда запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. Да как же ему было его не запомнить? Судите сами.
Сидит на завалинке загнанный, неказистого вида, прокопчённый солнцем и войной, давно уже небритый дядька. Курит самокрутку. Неподвижным взглядом смотрит себе под ноги. Равнодушно уставился на свои стоптанные кирзовые ботинки. По всему видно, что крепко о чём-то задумался. И думы эти его, об очень наболевшем и родном для его сердца. Не знаю, может быть о семье и близких людях. Тихо, с каким-то сожалением кряхтит, качая из стороны в сторону, непокрытой поседевшей головой. Напряжённо размышляя, морщит свой лоб, при этом, непрерывно бормочет себе что-то под нос, разговаривая таким образом сам с собою. Пилотки на его голове уже нет. Поясной ремень, также куда-то делся, по всей видимости, отправился вслед за пилоткой. «Кто таких только на фронт-то берёт»,– подумал сапёр.
Рядом с солдатиком, станковый пулемёт "Максим",– с первого взгляда понятно, что это его верный боевой «Братишка». Известно, что пулемётный расчёт состоит из пяти человек, но здесь, нет даже второго номера. Где все они, окружающим было ясно и без слов.
Посидел, посидел боец так,– один на один с собой, выкурил свою цигарку, а затем поднялся, подцепил железного своего друга и, прихрамывая, молча покатил его дальше. На ссутулившейся его спине, с разводами соли на гимнастёрке, висел вещмешок, который сильно клонил солдатика к земле.
