Без дна. Том 2

Ещё чуть-чуть – и Аркадий с его Алями-Валями точно бы опростоволосился: не успел бы встретить отца. Скорый Москва – Челябинск, стоянка – пятнадцать минут, и вот уже вышедший на перрон проводник провожает последних покидающих вагон пассажиров, но, судя по напряжённым лицам встречающих (много тех, кого Аркадий знает или помнит по прежним встречам), явления отца ещё не произошло. Среди ожидающих и Аркадьева недавняя информантка, тётя Зина. Заметила подходящего Аркадия, приветливо помахала рукой. Но больше всего Аркадия удивило присутствие Ивана Евдокимовича. Правда, он не в кучке, а подчёркнуто особняком («Это вы птенцы, а я сам по себе, я крупная птица»), с букетиком дохленьких, сморщившихся от мороза гвоздик. Под мышкой хорошо знакомая Аркадию жёлтая папка из кожзаменителя. Лауреат премии Ленинского комсомола обычно держал в ней свои творения, когда хотел их кому-то вручить. Однако матери… как бы Аркадий ни всматривался… нет, не видно. Нигде. Ни на дальних, ни на ближних подступах. «А ведь вроде бы собиралась. Значит, всё-таки не переломила себя. Новосельцевское в ней всё-таки победило».

Но вот как будто бы и отец. «Как будто бы», потому что Аркадий не уверен, что это действительно он. А за его спиной, видимо с кофром отца, – Глеб, тот, кому тётя Зина рекомендовала позвонить, чтобы узнать о деталях приезда. Аркадий ещё продолжает испытывать сомнения: «Он? Не он?», но вся кучка уже дружно сдвинулась с места. Даже слабенькое «ура» как будто раздалось. Лишь тогда Аркадий окончательно убедился: это действительно он. Пётр Алексеевич Долгоруков. Его родной батюшка. Собственной персоной.

А корни у сомнения вот какие. Ведь в его ещё детской на пору расставания памяти отец выглядел высоким, статным, могучим, кипучим, зевсоподобным, мечущим громы и молнии. Да, таким он больше всего запомнился, когда брал с собой Аркашу на репетиции. Каким отец выглядел в домашней обстановке, Аркадий совсем не помнит. Да и бывал ли он вообще когда-нибудь дома? А между тем из вагона на перрон вышел невысоконький такой, чуточку даже как будто сгорбленный бородатый мужичонка, уже едва ли и не старик. На нём незастёгнутый овчинный полушубок, такие ещё донашиваются какими-нибудь долгожителями в самых дальних глухих деревеньках. На голове безобразный треух с опущенным задком. Будто персонаж из «Власти тьмы» Льва Николаевича Толстого. «Зачем это он, интересно, так вырядился?..»