Фрагмент 1
Сижу в гипсе, и основная моя работа – как можно выше задирать ногу. Голова ничем не занята. Впервые за много лет у меня есть свободное время. Я могу делать, что хочу (в пределах допустимого в моем положении), спать, сколько хочу, читать, что хочу, смотреть телевизор, размышлять. Странно, но те жизненные ограничения, которые на меня наложили вместе с гипсом, стали предпосылками настоящей свободы.
Свобода приоткрывала мне свое лицо неоднократно: первый развод – робкое дуновение свободы сквозь страх перед будущим: диплом, годовалый малыш, чужой город, расставание с друзьями, отсутствие жилья и работы. Потом, через много лет, когда мой старший Малыш (так я называю обеих дочерей) будет осваивать азы художественного мастерства, он попытается объяснить мне, что такое модерн:
– Вот представь свалку металлолома, ржавые, покореженные детали, острые углы, рваные края – и среди всего этого нагромождения металла – роза. Не важно, откуда она взялась. Она есть, и она цветет.
Это была жизнь в стиле модерн, и на ее развалинах уже расцветала роза – роза свободы. Я и ощущала себя чем-то вроде дворняжки – ни кола, ни двора, зато весь мир твой – и прошлое, с неблагополучной, но щемящей любовью, и настоящее с Малышом, ближе и дороже которого нет в мире, и руинами надежд, и розой свободы в душе; и будущее – манящее, неопределенное, страшное и восхитительное.
Уйти от мужа, которого не просто любила, боготворила – шаг странный и непостижимый. Можно найти тысячу причин, сотни обид, обосновывающих такой шаг, но все они будут поверхностны и, объясняя все, не объяснят ничего. Он был поэт. Он был красив, талантлив и беспутен. Не знаю, кого я любила больше – мужчину или поэта. Скорее поэта. Его стихи завораживали, возбуждали, лишали воли. Чем глубже меня засасывал мир его поэзии, тем в большую зависимость я попадала от его человеческой сущности – очаровательной и мелочной, эгоистической и непосредственной, мудрой и деспотичной. Еще немного, и я растворилась бы в нем без остатка.
