Зовите меня Джо

– Посмотрите-ка – вон там, прямо над Десницей Господа… Это он?

– Да, думаю, это он. Наш корабль.

Весь вечер они бродили по Миллесгардену[1], и теперь тут кроме них уже не осталось ни одного посетителя. Он видел скульптуры впервые и восхищался ими, а она молча прощалась с тем, что было до сих пор частью ее жизни. С погодой им повезло. В этот день, один из последних дней лета, на Земле светило солнце, ветерок качал ветви деревьев и тени листвы танцевали на стенах белокаменных вилл; ясно, звонко журчали фонтаны.

А когда солнце село, парк вдруг ожил. Показалось, будто каменные дельфины резвятся в волнах, Пегас рвется в небеса, а Фольке Фильбитер[2] живо вглядывался в даль, будто и вправду надеялся разглядеть там своего потерянного внука, и конь его словно по-настоящему споткнулся, переходя брод… Орфей чутко прислушивался к чему-то, юные сестры пугливо обнимались – все скульптуры ожили, воскресли на одно краткое безмолвное мгновение, но этот миг их жизни был для них не менее реален, чем время, текущее по людским часам, для живых людей.

– Кажется, что они живые, что это они устремлены к звездам, а наш удел – остаться здесь, стариться и умереть… – прошептала Ингрид Линдгрен.

Чарльз Реймонт не расслышал ее слов. Он, стоя на вымощенной плитами площадке под березой, листья которой уже тронула желтизна, не отрываясь смотрел в небо на «Леонору Кристин». «Десница Господа», величественная колонна, вздымавшая в небеса Гений Человека, могущественно белела на фоне зеленовато-голубого неба. Крошечная, быстро летящая звездочка блеснула и погасла над скульптурой.

– Вы уверены, что это не спутник? – нарушила молчание Линдгрен. – Вот уж не думала, что мы ее увидим…

Реймонт искоса посмотрел на спутницу.

– Вы первый помощник и не знаете, где летает ваш корабль?