Читая крохотную книжечку Брэдбери о том, как большой писатель на самом деле обязан всем маленькому мальчику, я вспомнил о собственном детстве и о печатных машинках. Брэдбери помнил, как сосал мамину грудь, у меня же не осталось воспоминаний из раннего детства. Но печатные машинки… да, печатные машинки я хорошо помню. Их было две. Одна была у дедушки Леши и бабушки Вали, электрическая, у которой клавиши нажимались так приятно, что сам процесс оказывался важнее результата. Собственно, только процесс я и запомнил: я плакал, если мне не разрешали посидеть за этой машинкой, но ума не приложу, о чем рассказывала миру выходящая из машинки бумага.
Другая машинка как сокровище хранилась у бабушки Маши и была совсем иного рода: старая, механическая. Для того чтобы напечатать слово, нужно было с большим усердием стучать по клавишам маленькими пальцами. Если удар получался недостаточно сильным, буква оказывалась бледной или не оставляла следа вовсе. Может быть, именно из-за того, что эта машинка поддавалась мне с таким трудом, я куда лучше помню, что именно я на ней печатал (пальцы ведь часто помнят лучше, чем глаза, язык и уши). А печатал я вот что: брал старый дедушкин «Атлас офицера» со звездой и открывал первую страницу. Смотрел на условные обозначения и отпечатывал на бумаге «Смешанные леса». Затем пересчитывал значки смешанного леса на первой карте атласа и вбивал, например, «34», после чего следовал следующий значок из условных обозначений, следующее число, а когда все значки из условных обозначений были пересчитаны и инвентаризованы, можно было перелистнуть страницу и начать делать то же самое с новой картой – это была награда. Я никогда не начинал работать с середины атласа, а упорно шел страница за страницей (эта ужасная склонность к последовательности сохранилась во мне до сих пор)… я не помню точно, но, думаю, не сильно совру, если скажу, что я произвел «учет» не более пяти карт, в то время как в атласе их было несколько сотен. Бесконечность этого труда меня не пугала (кажется, и это сказалось в дальнейшем: я легко начинал большие романы, но ни одного еще не дописывал до конца). Такой «учет» и работа за печатной машинкой были столь увлекательны, что иногда я готов был забыть и о биологических потребностях, включая походы в туалет, что пару раз привело к досадным казусам в раннем детстве (печатать я стал гораздо раньше, чем пошел в школу). Теперь вы видите, что с раннего детства я любил печатать, но то, ЧТО я печатал, свидетельствует скорее о том, что мне стоило стать бухгалтером или каким-то учетчиком, а не писателем (увы, в 13 лет, когда меня впервые обуяла писательская горячка, я не задумывался об этом, а ведь мог бы уже тогда понять, что писателем мне стать не судьба). Когда я проводил время со старой печатной машинкой у бабушки Маши, я считал себя пятилетним «вундеркиндом» и думал, выстукивая очередное условное обозначение из дедушкиного атласа (настолько тяжелого и большого, что я до сих пор поднимаю его с трудом), что стану ученым, «профессором»…
