– А я тебе, матушка, говорю русским языком: избаловали девчонку и пора ее взять в ежовые рукавицы. Я за это примусь сам и все эти фанаберии[1] из нее выгоню.
– Скрытная она, это правда, но дурных качеств у нее нет…
– Дух-с, дух строптивый. Это хуже всего. На все фыркает. С братом и сестрой постоянные ссоры. С родителями холодна. А главное – гордость… непокорство. Это хуже всего. Попроси она прощения, я бы ей все спустил… Но упрямства, гордости не потерплю.
– Не надо было отпускать ее к тетке в Англию… Ей очень трудно привыкать теперь к нашим нравам.
– Ты знаешь, что иначе поступить было нельзя… Твоя болезнь… Ну вот, ты опять расстроилась.
Ольга Петровна заплакала, а Сергей Григорьевич нервно пощипывал усы и старался успокоить жену, подавая ей воду, капли, спирт.
Этим всегда кончались их споры из-за старшей дочери Жени, вернувшейся из Англии от тетки, у которой она воспитывалась с двухлетнего возраста, когда мать заболела и ее пришлось поместить в лечебницу, а отцу, занятому службой, невозможно было следить за девочкой; ее отдали тетке, вышедшей когда-то против воли родных за инженера-англичанина и переселившейся в Англию навсегда.
А виновница этого разговора, высокая белокурая девочка лет одиннадцати, сидела у окна в детской и смотрела в сад, точно видела что-нибудь особенно интересное в белой пелене тумана, покрывавшей и дорожки, и деревья.
В детской никого не было, кроме нее и старухи няньки, приводившей в порядок разбросанные игрушки, башмаки и платочки.
Младшие дети, восьмилетние близнецы Гриша и Надя, только что ушли гулять с немкой, и после них остался, как всегда, страшный беспорядок.
– Ну, чего сидишь-то? Надулась, как мышь на крупу. Пошла бы попросила у маменьки прощения – и отпустили бы гулять.
– Ах, няня, вы ничего не понимаете, оставьте меня, – проговорила девочка не оборачиваясь, с легким иностранным акцентом.
– Уж где тебя понять… Мудреная. «Не понимаете!» – передразнила ее нянька. – Обусурманили девчонку… это что за порядки? Мне, холопке, «вы» говоришь, а тетеньку с маменькой тыкаешь? Ведь уж говорили тебе, что это не пристало благородной барышне…
– Вы не понимаете, няня, я привыкла там только самым близким людям говорить «ты»… а всем – «вы». Иначе нельзя.
