Слепой. Лунное затмение

© Харвест, 2011

– Ма-ма-а-а-а!

Лизин крик вспышкой разорвал сон. Света резко села на кровати и ощутила тень влажного, тяжелого ужаса. Она осмотрелась по сторонам и с тревожной надеждой подумала: «Приснилось?» Наконец ее взгляд остановился и застыл на стене, затканной тенями веток.

В эту ночь полной луны тени были яркими и четкими до остроты. Они шевелились и будто вели свой разговор с помощью тайных знаков.

«Луна яркая! – машинально подумала женщина, все же прислушиваясь, пытаясь интуитивно понять, ощутить через стены состояние дочери. – Полнолуние. Это – полнолуние! Мне это просто приснилось. Или не приснилось? Может, это Лизочке что-то приснилось?»

Тени мягко двигались между лунными лучами, двигались так, будто они вовсе не имеют отношения к ночным кошмарам, но их четкие, резкие, контрастные очертания предательски выбалтывали наличие тайного гадкого умысла где-то в глубине всей этой ночи.

Света пододвинулась к краю кровати и опустила ноги на пол, машинально нащупывая тапочки. На кровати на половине мужа никого не было. И снова сердце ухнуло как-то слишком размашисто. И в этот самый миг снова взорвал сознание оглушающий, невыносимый крик Лизы.

Не приснилось!

– Лизонька, дочка! Ты где? – в смятении бормотала Света, пока как была, в легкой ночной рубашке, летела из комнаты в комнату, в прихожую, на веранду, на улицу. Лиза кричала где-то на улице.

Кажется, это где-то за углом, около сарая. Но как там оказалась девочка в это время?!

А Лизонька кричала и кричала. Только теперь было слышно еще и то, что она не одна, что кто-то пытается ее приструнить, унять, заткнуть ей рот. А девочка сопротивляется и зовет маму. И кричит. Кажется, от боли. Боже! Степан! В полнолуние он особенно безумен от водки.

– Лиза!!!

В ее босую ногу больно воткнулся какой-то корч, но на свою боль Света не обратила внимания.

– Лиза!!!

Руки как-то сами машинально вспомнили, что вот тут вот, около сарая, обычно стоит топор.

– Лиза!!!

С каким-то масляным, черным ужасом, растекающимся по телу и парализующим мышцы, она догадывалась, что происходит.

– Па-апа, – уже тихо всхлипывала маленькая Лиза, – не надо, не надо, мне очень больно!

Света со всего разбега немеющими руками бросила топор на черный загривок, лезвие опустилось аккурат на шею. Громадная фигура мужа в ослепительно белой под светом полной луны майке начала грузно оседать, неестественно разворачиваться и, наконец, с густым шлепком распласталось на земле. Искривленное болью, обидой и страхом лицо дочери было замазано кровью отца. Кровь медленно, но настойчиво растекалась по ее ночной рубашке, заливая задорные улыбающиеся ромашки.