Он был абсолютно черным. Ну, просто черным-причерным, как самый черный черт в той самой черной комнате, где пряталась черная кошка у которой росла черная рука, которой мы пугали друг друга в детстве, хватая за голую лодыжку под одеялом. Собственно это и сыграло главную роль в моем спасении в тот злосчастный день, когда поздней ночью, возвращаясь из гостей, я вошла в черный подъезд, где еще неделю перегорели все лампочки, но соседи этого подъезда не замечали, стукаясь о стены и получая синяки и ушибы, продолжая надеяться, что у кого-то другого, у кого имеется лестница и большие длинные мужские руки, проснется совесть. Но совесть просыпалась только у бабулек, отчаянно матерившие каждое утро всех выходящих мужиков на работу в дурости и лености. Когда на меня напал маньяк.
Самый настоящий маньяк в виде хилого, но со злым взглядом, мужика, который схватил меня, не за лодыжку, как в считалке, но за плечи, тут же накинув какую-то удавку на шею, и пытаясь… Но эти ужасные подробности не случились. Потому что в тот поздний вечер, когда и на улице-то не было ничего видно, из-за безлунной ночи и отсутствия фонаря над этим злосчастным подъездом, куда зашла не только я… Но и двухметровый сенегальский негр Омар, снимавший вот уже второй день квартиру на последнем этаже этой новостройки с несчастным подъездом без света. Омар переехал из Санкт-Петербурга, где закончил интернатуру по венерологии и приехал по распределению в наш городок проходить двухлетнюю практику в самой огромной и известной клинике на всю Россию. То ли его забросило в наше захолустье чья-то расситская воля, недолюбливающая сенегальских товарищей, то ли сама судьба, чтобы спасти мою честь и возможно жизнь в этот холодный, безлунный, ноябрьский поздний вечер.
Одним словом, перестав дышать на минуту, и крутясь, словно рыба об лет в тонких, но крепких руках маньяка Виктора Сидорчука, искомого милицией вот уже два года и имевшего несколько таких нападений на совести, крутанув вокруг своей оси, я вдруг уставилась на черное пятно с двумя большими белыми белками глаз и разинутым в ярости ртом, полным ровно тридцать два белых зуба, которые можно было легко пересчитать в этой темноте, ибо они сверкали как алмазы. Зрелище было не для слабонервных. Но не успев испугаться, черное пятно, которое, кстати витало на две головы выше меня и Сидорчука, неожиданно напало с другого бока, материализовавшись там, схватив за шкирку жилистое тело мучителя, и тут же начав ломать его об свои невидимые черные члены. В темноте, помимо моих вздохов и всхлипов, послышались хруст и ломание костей и наконец, рев и крики маньяка. История закончилась благополучно. На такие ужасные крики. Еще бы! Виктор должен был быть благодарным соседям за спасенную жизнь, что те сбежались слишком быстро. Ведь его от кончины ждали считанные минуты… И вскорости приехавшая скорая помощь, помимо переломов ног и рук, обнаружила обкаканные от страха штаны маньяка, боровшегося с черным привидением. Мои, к чести сказать, были сухи. Зато то и дело мокли глаза. И когда сотрудники полиции вкрутили наконец лампы, и я смогла разглядеть абсолютно черного двухметрового сенегальского венеролога в черном драповом пальто и черной меховой шапке из чернобурки, не знаю почему, просто бросилась в его гигантские объятия и расплакалась, как девчонка. Он крепко обнял меня и долго не выпускал, давая показания прямо вот так, обнимаясь.
