Ещё один – последний – тёплый день.
И всё же плащ, пожалуйста, надень.
Люблю его за бежевость, крылатость.
И мы с тобой отправимся гулять,
В кафешках пить горячий шоколад.
Жаль, что от жизни много не брала ты.
Боль обжигает горло, дуй – не дуй.
Не отпустить случайный поцелуй
На целый миг, который станет веком.
Ты и сама ещё не поняла,
Кем ты была. Глядеть из-за стекла
На город, в дождь – и никуда не ехать.
Болтать, смеяться… Пальцы, кукла, нить.
Мне ничего тебе не объяснить.
Смотрю, как смотрят в зеркало – не в лица.
Лишь ненадолго станет тяжелей
От жёлтых листьев парковых аллей.
Но вскоре всё забудется, простится.
Морская гладь, набросок корабля,
Пустой дворец чужого короля.
А мне бродить, с небрежностью одетым.
Опять один, ничем не обогрет.
Нарисовать бы в строках твой портрет —
И пропитать горячим южным летом.
Ты снилась мне, а я желал всерьёз.
Лежи себе, мечтай под стук колёс
И ожидай обещанного рая.
Уже черна прибрежная трава.
И нужно быть, искать в себе слова,
Земную жизнь из памяти стирая…
…
Почему-то нам необходимы другие люди.
И несамодостаточность наших влекомых душ,
И лиричность моих дневниковых тетрадей – трудно.
Но не мучиться у постороннего на виду ж.
Так что, по институтской привычке проснувшись рано,
Собираю огарки усталых остывших свеч,
Крепкий кофе варю на воде из-под крана. Странно,
Я уже не пытаюсь хоть чем-то тебя привлечь.
А пишу свои строки, чтоб стало на сердце легче,
Перед сном осторожно пролистываю статьи.
И осенние листья печально летят на плечи,
И горчат почему-то при встрече глаза твои…
Но вечера особенно пусты.
Я выпиваю пару чашек чаю,
Твои статьи усталые читаю
И всё молчу с тобой – до хрипоты.
А дни летят – тоскливые, как стаи.
Они невозвратимы и долги.
И чайный привкус странно сух и горек.
Как время равнодушное ускорить
Туда, где торопливые шаги
Твои – слышны в пустынном коридоре?
Где тишь аудиторий (в горле ком),
Где остаёшься в куртке, нераздетым,
Где стонут беспокойным белым светом
Больные лампы, что под потолком,
И где по приблизительным приметам
Я узнаю тебя из сотни лиц.
Мои пути уже сплелись с твоими.
Едва я только слышу это имя,
Невольно умоляю: отзовись, —
